Эти сумасшедшие русские. Краткий курс русской литературы 1820-1991 - Паоло Нори

Паоло Нори

Эти сумасшедшие русские

Краткий курс русской литературы 1820–1991

© 2019 by Paolo Nori, all rights reserved.

© Виктория Крапива, перевод, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Предисловие

Когда я учился на втором курсе Пармского университета и речь зашла о курсовой работе, преподавательница русской литературы – она была сибирячка – спросила, о ком из авторов я хотел бы написать. Я ответил, что хотел бы взять Бýлгакова, сделав ударение на «у».

Она переспросила:

– Кого?

– Бýлгакова, – повторил я.

– О, – сказала преподавательница, – я такого не знаю.

– Но это же он написал «Мастера и Маргариту», – удивился я. – Как вы можете его не знать?

– А! Булгáков! – воскликнула она с ударением на «а».

Это было осенью 1989 года, больше тридцати лет назад.

И таких примеров немало.

Правильно ставить ударения в русских именах чрезвычайно сложно. Потому что нет четких правил. А если и есть, то я их не знаю.

Например, в 2017 году я обнаружил, что последняя династия русских царей носила фамилию не Рóмановы – с ударением на «о», как я всегда произносил, – а Ромáновы – с ударением на «а».

Я всегда делал ошибку.

Поэтому, когда готовилось издание этой книги, у нас возникла мысль поместить в конце список русских имен, упоминаемых в тексте, с правильными ударениями. Но вместо этого мы решили привести здесь, в предисловии, небольшое пояснение, как произносятся русские имена и другие русские слова [1]. Такие примечания часто встречаются в начале переводов, и, как правило, их никто не читает. Здесь это тоже не обязательно, но, возможно, кто-то окажется таким же педантом, как и я.

П. Н.

Казалеккьо-ди-Рено, июль 2019 года

Полторацкий взбудоражил детей: дети! дети! мать вас обманывает – не ешьте черносливу; поезжайте с нею. Там будет Пушкин – он весь сахарный, а зад его яблочный; его разрежут, и всем вам будет по кусочку, – дети разревелись: не хотим черносливу, хотим Пушкина. Нечего делать – их повезли, и они сбежались ко мне облизываясь – но, увидев, что я не сахарный, а кожаный, совсем опешили.

Александр Пушкин

1

Введение

1.1. Почему

Рано или поздно всем, кто изучает русский язык, обязательно задают вопрос: «Почему вы решили изучать именно русский?»

Как будто непременно должна быть какая-то причина, как будто это нужно объяснять, как будто изучать русский – это не то же самое, что изучать английский, или французский, или немецкий, или, например, испанский.

Я думаю, что так и есть.

Изучать русский язык не то же самое, что изучать английский, французский, немецкий или, скажем, испанский. Русская литература очень отличается от английской, французской, немецкой или, к примеру, испанской. Не говоря уже о том, насколько она не похожа на итальянскую литературу, которую мы, итальянцы, воспринимаем совершенно по-своему, очень по-итальянски, я бы сказал.

Так вот. Если вы изучаете русский язык и вас без конца спрашивают, почему вы его выбрали, вы можете, в свою очередь, задаться вопросом: «Почему все меня об этом спрашивают?» А уж если вы пишете книгу под названием «Эти сумасшедшие русские» с подзаголовком «Краткий курс русской литературы», вам первым делом придется объяснить, почему вы изучали именно русский или по крайней мере рассказать, чем русская литература отличается от других литератур – английской, немецкой, американской, кубинской и так далее.

Тут-то и начинаются проблемы. Потому что вы не знаете точно, чем, собственно, отличается благословенная русская литература от всех прочих литератур. И, в сущности, знаете вы очень мало.

1.2. Специалист по Достоевскому

Однажды, это было больше двадцати лет назад, в нашем загородном доме появилась – уже не помню, с какой целью, – знакомая отца, врач-психиатр.

Женщина очень общительная, познакомившись со всеми тем вечером, она стала расспрашивать, кто чем занимается. Спросила и у меня. Я только что получил диплом по русской филологии и устроился грузчиком, чтобы заработать на поездку в Россию и подготовиться к аспирантуре (хотя защитить потом диссертацию мне так и не удалось). Все это я ей и изложил, кроме того факта, что не смог защитить диссертацию (потому что тогда еще не знал об этом).

Она внимательно посмотрела на меня и сказала: «Так вы специалист по Достоевскому!»

На что я ответил: «Нет. Я не специалист по Достоевскому. И сомневаюсь, что они вообще существуют – специалисты по Достоевскому».

1.3. Никто не обнимет

Несколько лет назад мне попалась статья выдающегося лингвиста Романа Якобсона, в которой он цитировал афоризм «великого русского поэта, которого никогда не существовало, Козьмы Пруткова: „Никто не обнимет необъятного“».

И я вспомнил, как однажды мы с Джан Пьеро Пиретто [2] рассказывали о «Записках сумасшедшего» Гоголя в миланском театре Паренти. Джан Пьеро назвал себя тогда большим поклонником Гоголя, и я подумал: как это правильно! Никто не может назвать себя специалистом по таким великим писателям, как Гоголь, Достоевский, Толстой, Пушкин или Чехов. Мы все просто их большие поклонники. Потому что можно стать специалистом во многих областях: в кино, технике, электронике, статистике, сортировке мусора, сельском хозяйстве, футболе, баскетболе, экстремальных видах спорта, в катании на роликах, – во всем, за исключением, пожалуй, литературы, потому что великие писатели и великие книги – необъятны, как говаривал великий русский поэт Козьма Прутков, которого никогда не существовало.

1.4. Страх

Швейцарскому писателю Петеру Бикселю принадлежат такие строки: «Кто из нас не приходил в отчаяние, продираясь сквозь первые страницы великих русских романов, когда невозможно понять, кто чей дядя, а кто брат, и была ли тетя женой дяди, и кто влюблен в дочь – брат или друг, и чьей именно дочерью была эта дочь. Но мы уже опытные и знаем, что делать: надо просто продолжать читать, и рано или поздно все станет понятно».

Не могу с ним не согласиться. Действительно, даже любителям толстых романов русская литература может внушать некоторый страх. Сродни тому страху, который вызывали женщины у доктора Вернера в «Герое нашего времени», выдающемся романе Михаила Юрьевича Лермонтова, опубликованном в 1840 году. Вернер сравнивает женщин с заколдованным лесом, о котором рассказывает Торквато Тассо в «Освобожденном Иерусалиме».

«Только приступи, – говорит Вернер, – и на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что Боже упаси: долг, гордость,