Муравьи революции - Петр Михайлович Никифоров Страница 9

Таким образом, намечалось, что на большинство кронштадтского гарнизона можно положиться. Разошлись с хорошими настроениями. Срок восстания определили первым подходящим случаем.

Я сделал подробный доклад нашему кружку о положении дел в Кронштадте и подробно изложил разработанные в Кронштадте требования. Также заявит кружку, что я сделал заявление кронштадтцам, что «Полярная» примкнёт к восстанию.

Требования и моё заявление были кружком одобрены. Решено было повести усиленную работу на восстание.

Из Петербурга привезли много хороших вестей: бастуют много заводов; бастуют железные дороги в Польше и на юге России. Говорят, что скоро будет резолюция. Эти известия нас ещё более подбодрили, и мы энергично начали развёртывать свою работу среди команды: мобилизовали сколоченный за последнее время актив на индивидуальную обработку. Матросня, наэлектризованная за последние дни горячими слухами в Кронштадте и в Питере, стала очень падкой до бунтарских разговоров. Наша работа постепенно вылилась в ночные «лежачие» митинги (лёжа на койках). Все требования, с которыми мы знакомили матросов, встречали общее одобрение: требования о сокращении срока службы, об улучшении пищи и одежды и бытовые были близки и понятны матросам.

— Вот насчёт офицеров и «шкур» надо, чтобы повежливее с нашим братом, — раздавались голоса матросов.

— Да, да, надо записать: кота офицерне погонять надо, а «шкурам» сала за шкуру и по шапке. Довольно, чтобы на матросском пайке отъедаться: записывай, чтобы «шкур» со службы долой…

Бытовые вопросы всегда вызывали среди матросов оживление, а руки на офицеров и «шкур» всегда чесались сильнее.

В Петербурге

В первой половине октября мы снялись с «бочки» и отправились на зимовку в Неву. Пришвартовавшись у пристани Нового Адмиралтейства, яхта стала прибираться к зимней стоянке.

Первые же сведения, которые мы получили по прибытии в Петербург, были: всероссийская всеобщая стачка железных дорог, почты и телеграфа, всех фабрик и заводов. На заводах происходили выборы в Совет рабочих депутатов.

От военной организации ЦК большевистской партии я получил директиву: подготовить в гвардейском экипаже и на «Полярной Звезде» команды на случай выступления, а также восстановить все старые связи в гвардейских полках и матросских экипажах Петербурга.

Положение в столице достигало большого напряжения: заводы и порт жутко молчали, молчали и окраины столицы. Грозно гудели проспекты: Забалканский, Невский, Каменноостровский, Литейный и др. Потоки людей и красных знамён шумно лились в Забалканский. В Технологическом заседал Совет рабочих депутатов. Матросы на яхте волновались, целыми ночами шло стихийное митингование.

— Все бастуют… рабочие депутатов выбрали… когда же мы? Что рабочие за нас сделают, что ли? Почему кронштадтцы молчат?

Матросня напирала и требовала ответа. А мы, руководители, метались, как угорелые, и сами толком не понимали; почему мы молчим, почему молчит Кронштадт. Матросня целыми днями толкалась по улицам с демонстрантами, слушала ораторов, возвращалась на яхту усталая и возбуждённая.

17 октября по Питеру эхом раскатились первые залпы: это полковники Мин и Риман штурмовали Технологический институт и демонстрацию на Гороховой улице. Однако залпы скоро затихли, и Технологический после суточного перерыва загудел ещё сильнее. Войска ушли. Полиция провалилась сквозь землю. Улица столицы была во власти людских потоков.

Гвардейские полки, тяжёлые на подъём, медленно шевелились. Преображенский, Гренадерский, Финляндский, Московский и Александро-Невский, с которыми у меня были тесные связи, имели уже по нескольку неповиновений и не выпускались из своих казарм.

18 октября был опубликован царский манифест 17 октября…

Совет рабочих депутатов ответил царскому манифесту воззванием: «Царское правительство от пуль, нагаек мошенника Трепова перешло к коварству Витте. Вслед за приказом «пуль не жалеть» оно издало манифест о свободах.

Поздно… Рабочий класс уже давно, вырос из пелёнок, и господину Витте не провести его… Рабочий класс сам хочет быть хозяином в своей стране и потому требует демократической республики. Царь так же мало нужен народу, как и царские холопы…

Ни злодейские приказы «не жалеть патронов», не предательский манифест 17 октября не могут изменить тактики пролетариата. Чего не даст стачка, то будет добыто вооружённым восстанием…»

Так был встречен манифест 17 октября революционным Петербургом.

Манифест 17 октября, однако, не прошёл даром: он как бы подлил масла в разгорающийся огонь революции. Матросы оживлённо обсуждали манифест как новое обстоятельство для усиления нажима на правительство. Так, на митингах Кронштадта выработался новый пункт, связанный с манифестом и приставленный к ранее выработанным требованиям:

«Согласно дарованному манифесту, матросы являются российскими гражданами.

Как таковые они имеют право собираться и обсуждать свои дела. Если военным неудобно собираться и обсуждать свои дела на площади, пусть им отведут манеж».

— И мы гражданами стали, — иронизировали матросы над собой. Действительно, нужно быть в шкуре того времени, чтобы почувствовать себя гражданином даже от таких «свобод», которые смастерил Витте своим куцым манифестом.

Во всяком случае, злополучный манифест дал много новой пищи для критики падающего строя.

События на улицах, приказ военной организации спешить с подготовкой к возможным событиям, манифест царя, контрманифест Совета рабочих депутатов, осада Технологического института — всё это заставляло наш актив вертеться колесом и целыми ночами проводить в усиленной работе.

Матросы волновались и, наседая на нас, спрашивали:

— Когда же, чёрт вас подери, мы за дело возьмёмся? Болтаем, а дела нет. На улицах уже стрельба, а мы чего-то ждём?

— Готовься, готовься, ребята, и до нас дойдёт очередь, — отвечали мы нетерпеливой братве.

Но сами мы тоже тревожились, что как будто время уходит, а мы всё ни с места. Ждали приказа… Такова была психология.

Восстание на «Полярной Звезде»

25 октября наш радиотелеграфист сообщил мне, что яхта приняла телеграмму, что в Кронштадте восстание. Матросы предъявили требования адмиралу Никонову, и к матросам примкнули артиллеристы.

Радиотелеграфист передал это известие старшему офицеру и по секрету сообщил нам. Известие это мы сейчас же распространили по команде и ночью устроили большой митинг в матросской палубе (вторая палуба). Боцманы и квартирмейстеры пытались было помешать, но матросы на них дружно гукнули, квартирмейстеры притихли, а боцманы хотели удрать наверх, но их не пустили. Так все и остались невольными участниками ночного митинга.

Когда мы после кратких сообщений призвали на поддержку кронштадтцев, матросня дружно зашумела:

— Поддержать, поддержать!

Неожиданно для нас энергично поддержали наш призыв «старики», окончательно определившие своим выступлением настроение матросской массы.

Во время митинга мы получили второе радио, что в Кронштадте совместно с артиллеристами матросы захватили несколько экипажей и артиллерийские казармы.

Матросы это известие встретили дружным «ура».

На шум прибежал к люку дежурный мичман, опустился до половины лестницы, испуганно опросил: «Что здесь происходит?» и, не дождавшись ответа, быстро скрылся. Кто-то подсказал, что офицеры могут убежать,