Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой Страница 82

картину на новом месте, взгроможденной куда-то наверх, над большой картиной,

изображающей тюльпаны самых ослепительных раскрасок и подписанной художником

девятого класса. Так становится возможным предположение, что ярлык с надписью

“Почетный отзыв” прикреплен к “Ирме”. Бегу туда. Ничуть не бывало. Иду, наконец, к

своей дурацкой пастели и нахожу его там. Я подбегаю к Жулиану и в течении целого

получаса торчу подле него, едва шевеля губами. Просто хоть плачь! Он тоже, кажется, порядком-таки удивлен. С самого открытия Салона, с той минуты, как были замечены мои

работы, о пастели и речи не было, а относительно картины он был уверен, что ее поместят

где-нибудь в первом ряду.

Отзыв за пастель - это идиотство! Но это еще куда ни шло! Но взгромоздить на такое

место мою картину! Эта мысль заставляет меня плакать, совершенно одной, в своей

комнате и с пером в руке”.

Начнем с того, что с самого начала был разговор только о пастели. Тони Робер-Флери в

записке с заседания жюри еще 30 марта пишет ей, что “головка-пастель имела истинный

успех”, с чем ее и поздравляет. К тому же она сама пишет в дневнике, что всего две

пастели были приняты с № 1, в том числе одна ее. Просто Мария тщеславна без меры, маленький успех ей не нужен, пастель она считает низшим жанром. Она думала получить

медаль за живопись, а раз не получилось, значит, во всем виноваты учителя, которые не

так, как нужно, ее поддерживают. “Я, конечно, - пишет она, - вполне допускаю, что

истинный талант должен пробить себе дорогу совершенно самостоятельно... Но для

начала нужно, чтобы человеку повезло, чтобы его не захлестнула встречная волна... Когда

ученик что-нибудь обещает, учитель должен некоторое время подержать его голову над

водой: если он удержится - он что-нибудь из себя представляет, если нет - ему же хуже”.

Ведь Кабанель поддерживал своего ученика Бастьен-Лепажа, напоминает она. Вероятно, ей известно, что Александр Кабанель, к тому времени уже давно член Французского

института, руководил одной из мастерских и очень поощрял в своих учениках

самостоятельность и проблески таланта.

Она, разумеется, не справедлива. Ее поддерживают сверх меры, вспомним, как трудно

было кого-нибудь пробить в Салон и что значило просто выставиться в нем. Не говоря уж

о том, чтобы получить этот самый злополучный, как она считала, “Почетный отзыв”,

который мгновенно дал свои результаты: именно после этого отзыва ее заметили, о ней

стали писать, она оказалась на пороге настоящей известности и славы, к ней пришел

корреспондент самой большой русской газеты “Новое время”.

Но ей мало, мало, мало! Другие могут удовольствоваться и простым упоминанием их

имени в газете, а ей мало даже почетного отзыва. Нужна была медаль и только медаль!

Она искренне уверена, что только она и была достойна медали. Она поносит в своем

неизданном дневнике всех выставлявшихся в Салоне знаменитостей: Каролюс-Дюрана,

Жервекса, Казена, Сен-Марсо, не избегает ее критики даже “гений” Бастьен-Лепаж,

которому по ее мнению, так не хватает ее советов. Она пишет гневные письма Роберу-

Флери, упрекая его в том, что он не поддержал ее на жюри. Робер-Флери говорит ей, что

все посчитали ее богатой иностранкой, которую совершенно не обязательно

поддерживать, ибо она и так все имеет. Кстати, того же мнения о жюри, придерживался и

писатель Франсуа Коппе, написавший по просьбе матери Марии предисловие к каталогу

картин ее посмертной выставки.

Табличку с отзывом, или, как, Башкирцева его называет, “разлюбезный ярлык”, украл с

выставки ее друг Божидар. Она же привязала ярлык к хвосту своей собаки Коко и, добро

бы она это сделала, как говорится, для домашнего пользования, пошутили в семейном

кругу и забыли, нет, она рассказывает об этом направо и налево, посвящает в эту историю

своих товарок из мастерской, которые, уже со своими, не думаю, что для нее лестными, комментариями, разносят по Парижу.

Колетт Конье приводит слова Эдмона Гонкура, опубликованные только в полном

Монакском издании его дневников, который описал этот случай со слов Клер Канробер:

“Сегодня вечером (дело происходит у принцессы Матильды - авт.) дочь Канробера

рассказывала о Башкирцевой, которую знала по Академии Жулиана. Она представила ее

как существо способное, но совершенно невыносимое из-за непомерного тщеславия,

превосходящее все представимое. Она была свидетелем гнева Башкирцевой, когда та,

ожидая получить на выставке медаль, получила только отзыв. Тогда она заставила своего

дружка, потомка сербских королей, снять его и привязала к хвосту собаки”.

Клер Канробер, - это та самая Клара, неоднократно упоминаемая в дневнике, дочь

известного маршала Франсуа Канробера (1809-1895), бывшего одно время главным

военачальником над французской армией под Севастополем в 1855 году и произведенного

за это в маршалы. Кроме того, он с самого начала поддерживал принца Луи Наполеона, будучи с 1850 г. его адъютантом, и с тех пор, как тот был провозглашен императором

французов под именем Наполеона III-го, Канробер был до конца Империи в

исключительном фаворе. Впрочем, он не утратил своего веса и при Третьей Республике, оставался сенатором, главой партии бонапартистов.

Его дочь Клер Канробер, была соученицей Марии по мастерской Жулиана, дружила с

Башкирцевой, если вообще кого-нибудь можно считать за подругу у такой эгоцентричной

особы. Да и сама Клер Канробер считает, что у Марии не может быть подруги, потому что

у нее нет маленьких тайн, которыми делятся с подругами.

- Вы слишком хорошая, - говорит она Башкирцевой. - Вам нечего скрывать...

Однако шутку с почетным отзывом она быстро пересказывает всему Парижу, что ждало

бы и все “маленькие тайны” Марии. Эта шутка потом дорого обойдется Марии: на своем

последнем Салоне в 1884 году она ничего не получит - академики не прощают обид. Сама

Клер Канробер, кстати, впоследствии вышла замуж, став мадам де Навоселль, и занятия

живописью, как баловство незамужней девушки, забросила.

Пресса, как во все времена, отличается непониманием. Журналист из “Либерте” по поводу

“Жана и Жака” пишет слова, которые теперь, спустя век, продолжают удивлять своим

идиотизмом:

“Жан и Жак” смогут удовлетворить самых требовательных реалистов. Вульгарные лица