Мозг обычного убийцы. Как хорошие люди становятся монстрами - Даниэль Загури Страница 8

Однако воспринимать их как больных или монстров невозможно – перед нами обычные люди, страдающие от глубоких психологических проблем.

2. Убийства новорожденных

Для понимания того, как скромная секретарша или прилежная студентка-медсестра могли пойти на убийство или допустить смерть своего новорожденного ребенка, необходимо четко определить и разграничить понятие детоубийства. В данной статье речь пойдет исключительно об убийствах новорожденных, связанных с отрицанием беременности. Важно отметить, что большинство случаев отказа от беременности не приводит к трагическим последствиям, независимо от того, происходит ли это во время беременности или после начала родов. При обнаружении беременности на поздних сроках она обычно продолжается, проявляясь анатомически и физиологически вплоть до родов.

Под убийством новорожденного[13] понимается лишение жизни в первые 24 часа после рождения. Все рассмотренные мной случаи касались родов у одиноких женщин. Я намеренно исключаю из рассмотрения детоубийства и жестокое обращение с детьми, приведшее к летальному исходу. Важно помнить, что убийства новорожденных не всегда связаны с отрицанием беременности. Особенно проблематичной является «серая зона» между отрицанием беременности, родовым стрессом и непризнанием сходства с ребенком. К этой категории относятся одинокие женщины, которые переживают беременность пассивно и при рождении «отказываются» от того, что остается их частью, не приобретая отдельного, индивидуального статуса.

Мало какая тема вызывает столько споров, как отказ от беременности. Это происходит по нескольким причинам. Во-первых, клиническая картина недостаточно изучена некоторыми психиатрами, которые путают отрицание беременности с психотическим отрицанием. Во-вторых, из-за чрезмерного освещения в СМИ создается впечатление, что подобные случаи встречаются повсеместно.

«Я не признаю свою беременность» – такую фразу часто можно услышать от исследуемых женщин. Хотя это утверждение верно, для понимания ситуации требуются дополнительные клинические данные, помимо этого начального признания, которое сразу же затрудняет попытки анализа.

Сам факт лишения жизни новорожденного инстинктивно вызывает у людей отвращение и неприятие. Более того, неспособность этих женщин к рациональному мышлению часто воспринимается как недобросовестность или манипуляция, хотя истинной причиной являются бессознательные защитные механизмы. Возникает парадоксальная ситуация: можно одновременно знать и не знать, смутно осознавать беременность, отрицая приближение родов, полностью отвергать факт беременности, возникшей в результате мимолетной связи с незначительным партнером.

Причина такого поведения кроется в том, что сам факт несвоевременного рождения ребенка воспринимается как немыслимый. Важно понимать: речь идет не о сознательном выборе. Когда женщина сталкивается с конфликтом или дилеммой, ее мышление отключается, психическая обработка информации отсутствует. Она пытается скрыть беременность не только от окружающих, но и от себя самой. Такая неосознанная «политика страуса» завершается драматично, когда биологические процессы вступают в противоречие с психологической слепотой.

Психиатры в таких случаях говорят о полном или частичном отрицании, запирательстве, подавлении, расщеплении, всемогуществе мысли… Их попытки разобраться во внутренних механизмах этого нарушения мышления могут показаться неубедительными.

Отрицание беременности представляет собой уникальную иллюстрацию сил бессознательного, о которых говорил Фрейд. С XIX века существуют два противоположных взгляда: одни потрясены «лживыми преступницами», пытающимися заставить нас поверить в их незнание о беременности, другие считают, что это явление отражает неспособность женщин психологически принять свое состояние.

Суть проблемы заключается в следующем: для полноценной беременности необходимо не только осознавать объективные физические изменения, но и пережить «психическую беременность». При ее отсутствии тело продолжает биологические процессы, а сознание их игнорирует. Под действием бессознательного живот остается плоским, грудь не набухает, будущая мать не ощущает движений плода.

Рассмотрим этот феномен на примере дела Вероники Куржо. Основываясь на материалах СМИ, можно отметить, что это дело вызвало широкий общественный резонанс. Люди разделились на два лагеря: одни верили в искренность обвиняемой, другие считали ее чудовищем. Французское общество обсуждало главный вопрос: является ли отрицание беременности признаком психического заболевания, или это отклонение материнского инстинкта?

Судебный процесс получил широкую огласку. Стефан Дюран-Суффланд в статье для Le Figaro от 9 июня 2009 года описывал начало слушаний: «В первый день заседания бросается в глаза загадочность обвиняемой. У нее было обычное, ничем не примечательное детство, безрадостный брак, неудавшаяся взрослая жизнь, строгий муж, с которым она не была счастлива».

При изучении материалов дела видно, что председатель суда, задавая точные вопросы о преступном умысле, придерживался рационального подхода. Однако Вероника Куржо не могла отвечать в том же ключе. На все вопросы о том, кричал ли младенец, был ли это мальчик или девочка, она отвечала просто: «Я не знаю».

Когда Вероника выходит из состояния растерянности, она дает точные показания о механизмах, которые подавляли ее способность как физически ощущать, так и психически воспринимать свою беременность. Ее описания нечеткости ощущений не были попыткой уклониться от ответов или ввести в заблуждение – это отражало реальное смятение чувств.

Не присоединяясь к скептикам, которые объясняют все жизненным уроком или двуличностью, хочу отметить, что ответы Вероники Куржо проливают свет на природу отрицания беременности. По моему мнению, это не отрицание самого факта беременности или связанных с ней психических представлений, а отрицание определенных свойств этого состояния.

Эта концепция, во многом основанная на работах Поля-Клода Ракамье, помогла мне глубже понять сложные психические процессы, лежащие в основе не только убийств новорожденных, но и серийных преступлений, преступлений на почве страсти. Хотя Ракамье не был специалистом в области криминологии, его исследования малоизученных областей психоанализа позволили по-новому взглянуть на эти сложные психические состояния.

Сама Вероника Куржо пыталась объяснить происходящее в ее разуме следующими словами: «Это очень запутанно… У них не было для меня реального существования, поэтому у меня не было проблемы, которую нужно было решить… Словно такого – стать беременной – не могло произойти со мной. О хирургическом прерывании беременности вопрос не стоял, поскольку у себя в голове я на самом деле не была беременна. На каждом шагу это было так, словно ничего такого в моей жизни не происходит… Я не чувствовала, как они двигаются у меня в животе. Для меня это никогда не было детьми… Это была небольшая часть меня, продолжение меня, которое я убивала… Для меня их не было в живых… Я знала это, потом больше не знала, а после время от времени узнавала».

Если бы все это было лишь сумбуром в голове Вероники Куржо, эксперты-психиатры и психологи, несомненно, помогли бы нам разобраться в этом интригующем явлении. Однако их заключение, основанное на строгих критериях, показало, что даже восемь специалистов не смогли полностью раскрыть «тайну Куржо». Анализ предоставленных прессе материалов действительно создает впечатление некоторой какофонии.

Полагаю, что эта какофония во многом обусловлена