Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи - Шари Франке Страница 8

– Ну, деньги идут на строительство храмов и церквей, на финансирование миссионерской работы во всем мире. Но десятина – это не просто жертвование денег. Это завет, то есть особый договор, который мы заключаем с Господом. Отдавая ему часть своей собственности, мы показываем, что верим: Он в ответ позаботится о нас.

Я какое-то время подумала над этим, пытаясь своим детским разумом охватить непонятные мне принципы.

– Значит, мы делимся с Богом своей собственностью, а Он делится с нами своим благословением?

– Именно! – Кевин улыбнулся. – Когда мы соблюдаем завет, он благословляет нас путями, каких мы и вообразить не могли.

Я кивнула, ощущая гордость за то, что являюсь частью чего-то очень важного.

– Я тоже хочу платить десятину, пап! Когда вырасту и начну зарабатывать деньги, я буду отдавать Господу одну десятую, как ты.

Руби, молча слушавшая нас, радостно воскликнула:

– Это правильно, Шари! Первая обязанность женщины – заботиться о муже и о семье, но, если помимо этого она зарабатывает деньги, Господа еще сильнее радует ее десятина. Так женщина показывает, что ставит Господа впереди всего остального – даже финансового благополучия.

Я подняла глаза на мать, удивленная и польщенная ее одобрением. Приятно было знать, что существуют разные способы для девушки быть преданной слугой Бога. Она может не только заботиться о муже и детях, но и делать в церковь финансовый вклад.

– А ты не хочешь заработать много денег, чтобы отдать Господу? – с любопытством спросила я Руби.

Она закатила глаза.

– Хотела бы, не будь с вами столько работы! Знаешь, как тяжело быть вашей мамой? Но материнство – это божественное призвание, и я знаю, что, растя вас в нашей вере, я тоже служу Господу. Это и есть мой вклад.

Пока она говорила, я думала про своих теток, которые начали снимать себя на видеокамеры, выкладывать ролики в Интернет и зарабатывать на этом деньги. Некоторые видео мы смотрели вместе, и я гадала, что будет, если моя мама начнет снимать себя для YouTube, как они.

«Нет, – подумала я. – Вряд ли она захочет, чтобы люди видели, какая она постоянно злая».

Глава 6

Гнев Руби

Руби вечно была сердита на нас, постоянно на взводе, готовая нанести удар в ответ даже на малейшую провинность. Ее недовольство я еще могла терпеть, но материнский гнев сопровождался настоящей жестокостью.

Помню, я как-то была в ванной, экспериментировала со своей детской косметикой. Мне было, наверное, лет девять – и, как все девочки, пробующие краситься, я немного перестаралась: намазала губы алой помадой, веки – тенями металлик таких ярких цветов, что ими можно было наносить опознавательные знаки на борта самолета, а лицо – тональным кремом, не подходившим по оттенку. Получилась такая мешанина цветов, что оставалось только дивиться.

Руби позвала меня вниз, репетировать дуэт на пианино: ей нравилось играть вдвоем со мной. В дуэте один из исполнителей должен был петь, и эта роль неизбежно доставалась мне. Я всегда боялась наших импровизированных концертов, чувствуя себя актрисой, вытолкнутой на сцену против своей воли.

Я неохотно спустилась по ступенькам, похожая на попугая, и с сердитым лицом уселась за пианино. Начала механически играть, но петь себя заставить не могла.

– Шари, какого черта ты не поешь?! – закричала она, лупя пальцами по клавишам.

– Я не знаю, мам… – ответила я еле слышным шепотом.

– Может, из-за краски на лице ты решила, что можешь не слушаться матери? – сказала она с презрением. – Может, мне тебя в раковину макнуть?

Ладони Руби, похожие на острое жало, вонзающееся точно в цель, всегда были готовы дать пощечину. Ее удары были выверенными – они никогда не оставляли заметных следов, по крайней мере, на мне, но внушали настоящий страх. По ее извращенной логике, она с их помощью учила нас почтению, добивалась послушания каждым жалящим ударом. Мне кажется, мы служили ей боксерскими грушами, позволявшими выпускать пар: она всегда успокаивалась, ударив кого-нибудь из нас.

Как-то я сидела на полу у себя в комнате, погруженная в чтение, и тут почувствовала укол в затылок, а потом услышала щелчок.

Удивленная, я быстро развернулась: у меня за спиной стоял Чед, мой семилетний братец-хулиган, с ножницами в руке и хитрой усмешкой на физиономии. Я схватилась за волосы на затылке – оттуда пропала небольшая прядь.

Ой-ой.

– Чед! – закричала я, вскакивая на ноги и бросаясь за ним. – Что ты натворил?

Но он уже сбежал – его хохот разнесся по коридору. Чед всегда любил подшучивать над другими и изображать из себя клоуна, как часто делают маленькие мальчики. Казалось, ему нравится всюду устраивать хаос и неразбериху, и он постоянно находил новые способы нас позлить.

Я вернулась к себе в комнату и, посмотревшись в зеркало, оценила ущерб. Я знала, что расплата будет жестокой: Руби обожала мои густые длинные каштановые волосы, которые запрещала стричь или еще что-нибудь с ними делать. Она всегда говорила, что, когда я вырасту, многие захотят на мне жениться только из-за моей чудесной шевелюры.

Внезапно Руби влетела ко мне, держа в руке ту самую прядь.

– Как ты могла их отрезать!

– Я не отрезала! Это Чед, пока я отвернулась.

От гнева лицо Руби перекосилось, словно ее ударило током.

– Он просто шутил. Ничего же не видно, вот, посмотри! – заторопилась я в попытке сгладить ситуацию. Но Руби считала по-другому.

– Чед, а ну-ка сюда! – крикнула она, и ее голос эхом разнесся по дому.

Я зажмурилась. Ну и достанется сейчас Чеду!

Увидев, как брат бочком входит в комнату с перепуганными глазами, я сразу же захотела его защитить. Да, временами он хулиганил, но все равно оставался моим братом, и мне невыносимо было смотреть, как на него обрушивается гнев Руби.

– Как тебе в голову пришло отрезать волосы сестры? – ледяным голосом поинтересовалась она.

Чед затоптался на месте, уставившись в пол.

– Не знаю, – он пожал плечами. Его нижняя губа дрожала.

Я сделала шаг вперед, решившись вмешаться.

– Мам, да ничего страшного. Волосы отрастут.

Но Руби проигнорировала меня, полностью сосредоточившись на Чеде.

– Ну-ка, давай, иди за мной в ванную. Пора и тебя немного подстричь.

Остолбенев, я смотрела, как Руби ведет Чеда по коридору, крепко вцепившись ему в плечо. Секунду спустя загудела машинка для стрижки волос. Я затаила дыхание, боясь даже предположить, что случится дальше. Потом дверь ванной распахнулась, и оттуда, низко повесив голову, на заплетающихся ногах вышел Чед. Руби выстригла ему широкую неровную полосу прямо посередине черепа, оставив с уродливой голой бороздой ото лба до затылка. Клочья волос торчали под причудливыми углами, придавая Чеду сходство с