Русский Вольтер. Герцен: диссидент, писатель, утопист. Очерки жизни и мировоззрения - Владимир Владимирович Блохин Страница 8

К этому добавлялась такая важная черта характера, как обостренное чувство собственного достоинства, усиленное атмосферой студенческого максимализма и оппозиционности. Недоставало одного важного фактора – мировоззрения! Его предстояло найти либо сконструировать.

* * *

Между классицизмом и романтизмом…

Время 1830–1840-х годов было отмечено философскими спорами о судьбах Родины. В самом этом явлении нет ничего необычного, поскольку эти вопросы являются непременными свойствами любого мыслящего человека. Искание смысла было характерно и для Герцена, обращавшегося к различным идейным источникам. О самосознании Герцена как начинающего мыслителя и интеллектуала весьма красноречиво говорит цикл его очерков «Дилетантизм в науке», написанный в начале 1840-х годов. Более того, в них содержатся ответы на принципиальные вопросы жизни, смыслы интеллектуальных исканий начинающего философа. Их рамки и проблемы задавались эпохой, само время подсказывало алгоритмы решений, формировало проблемное поле мышления. Герцен жил в эпоху интенсивного интеллектуального влияния Запада на русскую культуру, определявшего направленность умов. Следуя традициям XVIII века, русские люди преклонялись перед главным достижением западной культуры – наукой, что вполне объяснимо. Идейные богатства Европы, разнообразные научные школы – все это расценивалось как величайшее средство изменения жизни, прогресса, движения к совершенному и лучшему, к социальной гармонии. Не в последнюю очередь по этой причине наука как инструмент прогресса оказывалась в центре напряженных дискуссий. Между тем чем более интенсивным и насыщенным становилось знакомство с европейской интеллектуальной жизнью, тем отчетливее прояснялись кризисные явления западного рационализма, его абсолютизации, критикой которого уже в 1830-е годы наполнились труды В.Ф. Одоевского, И.В. Киреевского и А.С. Хомякова. Вопрос усвоения интеллектуального западного наследства, таким образом, становился одним из важнейших вопросов русской жизни.

Для Герцена он имел отнюдь не академический характер, а мотивировался потребностью интеллектуального самоопределения, поиска оснований бытия, о чем он сразу же безапелляционно заявил в работе «Дилетантизм в науке». «…Без краеугольного камня нравственному бытию человек не может жить»[73]. Трудно не согласиться с мнением Г.Г. Шпета, что «А.И. Герцен был совершенно безразличен философии Гегеля в прямом смысле… Герцену нужны были не философские принципы, а именно мировоззрение»[74].

Какие вопросы его волновали? Прежде всего вопросы обоснования мировоззрения, проверки тех или иных мыслительных схем и систем на соответствие жизни. Герцену важно было утвердиться в том, что его ответы на эти вопросы современны, действенны, реалистичны и идут нога в ногу со временем.

Следует отметить, что вопросы роли науки в обществе, значение Просвещения в начале XIX века были относительно новы, а потому вопрос интерпретации тех или иных теорий, их приложения к жизни имел принципиальный характер.

Свое мировоззрение Герцен ищет в научных теориях современности. Знакомство с работой «Дилетантизм в науке» в полной мере раскрывает мировоззренческие претензии молодого мыслителя. Поражает его способность осмысливать свои искания в историко-культурном контексте смены эпох. Герцен рассматривает свое время и себя в контексте завершения двух европейских эпох – борьбы классицизма (Просвещения) и романтизма.

«Дело, недавно поступившее в архив, – тяжба романтизма и классицизма, так волновавшая умы и сердца в первую четверть нашего века (даже и ближе); тяжба этих восставших из гроба сошла с ними вместе второй раз в могилу… А давно ли этот бой, шумно начавшийся, блистал во всей красе? Нет в мире неблагодарнее занятия, как сражаться за покойников: завоевывают трон, забывая, что некого посадить на него, потому что царь умер»[75].

Романтизм, согласно Герцену, вырос из последствий Французской революции. «Сердца и умы наполнились скукой и пустотой, раскаянием и отчаянием, обманутыми надеждами и разочарованием, жаждой веры и скептицизмом…»[76] – отмечал он.

Реабилитация веры и мистики, произошедшая в Европе, привела к победе романтизма над классицизмом. «Германцы снова победили Рим и снова провозгласили торжество готических идей. Романтизм торжествовал; классицизм был гоним… Романтизм говорил беспрестанно, классицизм молчал; романтизм сражался со всем на свете, как Дон-Кихот, – классицизм сидел со спокойной важностью римского сенатора. … В его рядах были недюжинные люди – все эти Бентамы, Ливингстоны, Тенары, де-Кандоли, Берцелии, Лапласы, Сэи не были похожи на побежденных, и веселые песни Беранже раздавались в стану классиков»[77].

Классицизм ответил романтизму реабилитацией материального: «Осыпаемые проклятиями романтиков, они молча отвечали громко – то пароходами, то железными дорогами, то целыми отраслями науки, вновь разработанными, как геогнозия, политическая экономия, сравнительная анатомия, то рядом машин, которыми они отрешали человека от тяжких работ»[78].

По мнению Герцена, занятые войной романтики и сторонники классицизма проглядели появление нового феномена, нарождение новой эпохи – реализма, вобравшей в себя признаки предшествующего времени. «Пока классицизм и романтизм воевали, один, обращая мир в античную форму, другой – в рыцарство, возрастало более и более нечто сильное, могучее; оно прошло между ними, и они не узнали властителя по царственному виду его…»[79]

Реализм, по Герцену, принадлежит к современному миру. «Классицизм принадлежит миру древнему, так, как романтизм Средним векам. Исключительного владения в настоящем они иметь не могут, потому что настоящее нисколько не похоже ни на древний мир, ни на средний»[80].

Что же было знаменателем этого исторического прогресса? По убеждению мыслителя, в этих культурных трансформациях проявлялось деятельное начало личности, идеи, талантливо сформулированной еще античными греками. Правда, они оказались не в состоянии в полной мере представить и выразить все многообразие личности, первоначально сведя ее к идее гражданства.

Драма оформления идеи личности состояла в том, что она оказалась расторгнутой в культуре: «Реакцией на греческий классицизм стал романтизм, имеющий, прежде всего, католическую природу… Дух и материя для него не в гармоническом развитии, а в борьбе, в диссонансе… Жизнь, постигнув себя двойственностью, стала мучиться от внутреннего раздора и искала примирения в отречении одного из начал»[81].

Однако и романтизм оказался односторонним, поскольку обрек человека на уход из реальной жизни в иллюзорный «мир теней», преодолением которого и стала новая эпоха; из синтеза романтизма и классицизма родился наследник великих родителей, нынешний век реализма. «Романтизм и классицизм должны были найти гроб свой в новом мире, и не один гроб – в нем они должны были найти свое бессмертие…»[82]

Новая эпоха реализма не могла не породить новых людей, первым именем из которых стал Гегель. «Первое имя, загремевшее в Европе, произносимое возле имени Наполеона, было имя великого мыслителя. В эпоху судорожного боя начáл, кровавой распри, дикого расторжения вдохновенный мыслитель провозгласил основой философии примирение противоположностей; он не отталкивал враждующих: он в борьбе их постигнул процесс жизни и развития. Он в борьбе видел