Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков Страница 8

гулял с ними по окрестностям и купался в реке Золке. Мне было хорошо, и я не ощущал затхлой атмосферы культа личности вождя, в которой пребывала тогда вся страна. Отец рассказывал, что у них в райпотребсоюзе имя Сталина превозносилось до небес. Все тайком спрашивали друг у друга: «А что, Сталин — это царь?» Везде висели портреты «вождя всех времен и народов». А под портретами, словно тати в ночи, орудовали сталинские сатрапы, огнем и мечом искоренявшие инакомыслящих, неугодных или неудобных. Вспышками молний приходили известия об арестах знакомых или сослуживцев.

Сейчас некоторые утверждают: арестовывали, мол, без всякого повода. Нет, поводов у властей было предостаточно. На чьей стороне воевал в Гражданскую? Что делал во время проведения новой экономической политики? Почему не донес на соседа-оппозиционера? Почему уклонялся от участия в коллективизации и раскулачивании? Искренне ли боролся с «саботажниками хлебозаготовок» и «расхитителями социалистической собственности»? На эти острые углы советской действительности — хотели они этого или нет — напоролись миллионы людей. Фактически, в круг подозреваемых попала значительная часть населения страны.

Какие-то сети плелись и вокруг моего отца, в чьей анкете компетентные органы наверняка поставили жирную галочку. В 1937 году, когда мы жили в Марьинской, а отец работал заместителем главного бухгалтера сельпо, к моей матери подошел начальник отца, главный бухгалтер, и тихо, чтобы никто вокруг не услышал, сказал:

— Знаешь, Настя, завтра утром твоего Федора заберут.

Всю эту ночь семья провела без сна, с замиранием сердца ожидая, что за отцом вот-вот приедут. Только к утру задремали — раздался сильный стук в дверь. Все обмерли. Обжигала мысль: «Неужели отца все-таки арестуют?» К счастью, все обошлось. Это была жена главного бухгалтера. Расстроенная, она прибежала, чтобы отдать ключи от кабинета и сейфов: ночью забрали ее мужа. Несчастный вернулся только в 1956 году, радуясь тому, что просто остался живым.

Не удалось избежать ареста и мужу моей родной тети Анастасии Афанасьевны, Борису Кудрявцеву, занимавшему должность секретаря станичного Совета. На руках у тетки осталось трое детей. Старший сын, Александр, надолго исчез. Сыну «врага народа» трудно было устроиться на работу, поэтому он перебивался, как мог. Александр вернулся домой в 1950-е годы, устроился на шахту, стал заслуженным шахтером. Река жизни основательно потрепала его на порогах, прежде чем вынесла в устье заслуженного общественного признания. «Сын за отца не отвечает». Тогда этот византийский афоризм был в моде. Но кто ответит за порушенные судьбы сыновей? Преждевременная смерть от рук доморощенных палачей не обошла стороной и Бориса Кудрявцева. Жестокий молох режима опалил его сознание, подверг, быть может, таким безжалостным испытаниям, от которых у нас, нынешних, волосы могут дыбом встать.

Для характеристики атмосферы, в которой начиналась моя жизнь, будет уместно напомнить старую притчу. Она повествует о том, как один царь послал к своему соседу-монарху посла, чтобы тот доподлинно разобрался, почему у него царит спокойствие, а у соседей подданные бунтуют. Прибыл посол по указанному адресу и задал этот вопрос владетелю земли, где была тишь и благодать. А царь-хозяин повел его на хлебное поле. Идут они по нему, царь ничего не говорит, а лишь срывает на ходу и бросает себе под ноги колосья, что повыше да потяжелее. Посол не выдержал затянувшегося молчания и спросил: «Так что же ты делаешь, чтобы в твоем царстве было спокойно?» «А я тебе все показал», — последовал ответ. Говорят, что с тех пор, как мы очеловечились, по Земле прошагало сорок тысяч поколений. И, наверное, каждому из этих поколений достался хотя бы один такой правитель. А ведь их было множество! Слава богу, что природа подарила русским одно счастливое качество: во все нелепые, дикие, крайние распоряжения и действия властей они вносят разумную, смягчающую, человечную корректировку.

Сейчас, оборачиваясь назад, я с особенным чувством душевной боли пытаюсь понять, почему люди, жившие в конце 30 — начале 40-х годов XX века, с такой жертвенной безропотностью позволяли ослеплять себя верой в мифы. Верой, которая не освещала путь, а слепила глаза. И лучи ее были беспощадны: они били прямо в лицо, в упор. Ослепленные люди верили Г. Г. Ягоде (расстрелян 15 марта 1938 г.) и Н. И. Ежову (расстрелян 4 февраля 1940 г.). Они верили казненным 23 декабря 1953 года Л. П. Берии, В. Н. Меркулову, В. Г. Деканозову и даже Р. С. Саркисову, лишенному жизни в 1955 году. Считается, что согрешившие получили свое. Правда, их жертвам легче не стало. Кто знает, может быть, мы потому до сих пор и плутаем в потемках, ища выхода, что он надежно спрятан от нас вышепоименованными наркомами-вурдалаками в тумане нечеловеческих 1930-х. А что произойдет, если этот выход будет в конце концов найден? Не ужаснемся ли мы тем затратам и потерям, которые понесли, ища прорыв к истине?

В конце 1930-х далеко от нашей станицы произошло событие, трагичность которого мне, естественно, тогда не дано было понять. В сентябре 1939 года пала Польша, раздавленная гигантской гитлеровской машиной. Осуществилась давняя мечта немцев: сокрушить позорные оковы Версальского мирного договора 1919 года, вернуть Германии «польский коридор» — полосу земли, дававшую Польше доступ к Балтийскому морю. Никто из западных политиков не заботился о судьбе польского народа, обреченного войной на страдания и гибель. В европейских столицах жили одним желанием — поскорее перекинуть факел войны на Восток. Как показали дальнейшие события, не спешила с выводами и Москва, не располагавшая к тому времени ни политическими, ни военными возможностями хотя бы для временной приостановки агрессора. Подожженный шнур продолжал медленно гореть, чтобы взорвать мир и покой, перебить и покалечить людей, одетых в серые и зеленые шинели. Откуда мне было тогда знать, чем этот холодный, изворотливый и циничный расчет политиков обернется лично для меня и моей семьи!

14 июня 1941 года в ставке Гитлера состоялось последнее совещание немецкого командования, на котором еще раз был подтвержден срок вторжения в Советский Союз. Наполеон перешел границы России 24 июня. Гитлер решил бросить вызов судьбе на два дня раньше. Страшной была ночь, когда самолеты люфтваффе сбрасывали первые бомбы на спящие советские города. Ранним утром 22 июня германский посол граф фон дер Шуленбург вручил в Кремле меморандум об объявлении войны Советскому Союзу. Началась Великая Отечественная война, бесчеловечность которой так образно передана в тревожных ритмах 7-й симфонии Д. Д. Шостаковича.

Война застала нас в Благовещенском. Здесь 3 июля мы услышали голос Сталина, обратившегося к советскому народу по радио: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Друзья мои!.. Народы Советского Союза должны подняться на защиту своих прав, своей земли против врага». После таких слов вождя уже ни у кого не было сомнений,