Ивлин Во - Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965 Страница 79

В субботу со мной приключилась любопытная история. Отправляясь в Далвертон, я взял с собой свое воинское удостоверение, на котором значилось: «Это удостоверение подлежит обмену на билет». Предъявляю его в кассе и заказываю билет. Кассир, не стесняясь в выражениях, велит мне вернуть билет и ехать по удостоверению. Разозлившись, я его не послушал, ушел с билетом, занял в вагоне угловое сиденье и только развернул сверток с бутербродами, как услышал, что ко мне обращается репродуктор: «Капитан Во, направляющийся в Далвертон, срочно зайдите к начальнику вокзала». Я даже не пошевелился, но сидевшие в вагоне пассажиры стали с нескрываемым любопытством переводить взгляд с меня на мое имя на чемодане. Репродуктор вызывал меня в течение получаса каждые пять минут, и я даже забеспокоился, как бы мной не заинтересовалась военная полиция. Когда поезд отошел от перрона, я решил, что опасность миновала, однако в Тонтоне, четыре часа спустя, до меня вновь донеслась из репродуктора моя фамилия. Когда же поезд прибыл в Далвертон, заранее предупрежденный контроллер отобрал у меня обратный билет. Боюсь, что это еще не конец истории.

В Далвертон я ехал, чтобы взглянуть на ферму возле Тивертона, которую присмотрела Лора. Хозяин – Клем Бартон, дом обветшалый, неказистый, вид прекрасный, земля хорошая. Сказал «нет».

Иклфорд, Хитчин,

суббота, 28 июля 1945 года

<…> Выборы, состоявшиеся позавчера, явились невероятным сюрпризом [392] . В «Уайт» я пришел около одиннадцати. По телеграфу уже поступали первые результаты, и через полтора часа стало окончательно ясно, что консерваторы терпят сокрушительное поражение. <…> 10 000 голосов против Уинстона и за очевидного безумца – и это в его собственном избирательном округе. <…> Уинстон пытается свыкнуться с мыслью, что он частное лицо; ворчит из-за карточек на занавески и на бензин; теперь он без жилья, без «курьерского ящика» и самолетов. Макс Бивербрук, дававший Черчиллю до самого последнего дня дурацкие советы, теперь рисует ему радужные перспективы оппозиционного политика. <…>

Вторник, 7 августа 1945 года Газеты – как всегда, ничего общего не имеющие с общественным сознанием, – ликуют из-за бомбы, предрекают неисчислимые выгоды, которые сулит миру открытие атома. Теперь «Королеве Мэри» для пересечения Атлантики понадобится «лишь капля нового топлива» – всё в таком духе.

Среда, 8 августа 1945 года Рэндолф в Лондоне. Россия объявила войну Японии.

Четверг, 9 августа 1945 года Теперь газеты, сообразуясь с общественным мнением, выражают «озабоченность» в связи с созданием атомной бомбы. Каждый считает своим долгом публично выступить со своим мнением по этому вопросу. Даже я, оставшись наедине с самим собой, сел писать заметку в «Тэблет» на эту тему, но, слава Богу, одумался и порвал написанное.

Иклфорд, Хитчин,

среда, 15 августа 1945 года

Подписан мирный договор. Всеобщее ликование. Весь день пьян – в большей или меньшей степени. Забрал Оберона у Элдонов и отвез его на машине в Иклфорд. Мальчик вел себя вполне пристойно.

Написано в пятницу, 31 августа,

отель «Гайд-Парк»

Мальчик Оберон прожил в Иклфорде неделю и снискал всеобщую любовь, даже мою, из-за чего было решено взять его с собой в Лондон и поводить по городу. По приезде, в среду, повел его в зоопарк, где было полно представителей низшего сословия и совсем не было зверей, за исключением кроликов и морских свинок. В пятницу посвятил ему целый день, нанял машину, которая забрала его из Хайгейта и вечером отвезла обратно. Чего я только не делал, чтобы доставить ему удовольствие: и поднимался с ним под купол собора Святого Павла, и накупил ему игрушек и треугольных почтовых марок, и показал Лондон с последнего этажа отеля, и поил чаем в обществе Мейми, подарившей ему соверен и коробку разноцветных спичек. И тем не менее по возвращении на вопрос моей матери: «Ну как, хорошо провел время?» он ответил: «Не ахти», после чего я посчитал себя свободным от родительских обязательств и в понедельник отправил его из Хайгейта в Пикстон, препоручив заботам Габриэлы. Сам же зажил привычной жизнью: отель «Гайд-Парк» – клуб «Уайт» – книжный магазин Нэнси – закусочная «Бифштекс», где меня ожидало очередное бедствие в лице лорда-канцлера (графа Джофитта. – А. Л. ). Ходил ужинать со своим кузеном-коммунистом Клодом, и тот всячески отговаривал меня от чтения троцкистской литературы. Пренебрег его советом и с несказанным удовольствием прочел «Ферму животных» Оруэлла.

Прочел также, проникшись огромным уважением к автору, «Путешествие в Индию» [393] . Помимо основных тем почему-то запомнились яйца на пикнике и крики «Эсме, Эсмер!» на судебном процессе». Чудно́. <…>

Суббота, 8 сентября 1945 года Последние дни в Лондоне. Служащий гостиницы в Куин-Энн-Меншнз упаковывает мои книги – они едут в Стинчком. Лора – надо надеяться, столь же тщательно – укладывает в это самое время вещи в Пикстоне. Все бумаги, связанные с моей службой в морской пехоте, по всей вероятности, затерялись, и с отставкой заминка. Но я не ропщу. В понедельник переезжаю в гостиницу на Беркли-Роуд, а в среду сплю уже в Пирс-Корте. Нэнси отбыла в Париж, и теперь по утрам мне нечем себя занять. Алек уехал в Нью-Йорк, и мать осталась одна. Еду к ней завтра. Побывал на чудесном спектакле «Веер леди Уиндермир» [394] . <…> В прошлый вторник вечером сильно набрался, и домой из «Уайта» меня отвез Рэндолф – дурной знак. <…>

Воскресенье, 9 сентября 1945 года Ездил в Хайгейт проститься с матерью, там же пошел к мессе. Разбушевавшийся ирландский пассионист [395] грозил адским пламенем всякому, кто покинет церковь до последнего евангельского чтения. Ушел до последнего евангельского чтения, обедал с матерью. Алек только что отплыл в Америку, и ей немного одиноко. Впрочем, делает она все настолько медленно, что время пролетает незаметно. От переизбытка снотворного болят глаза. <…>

Стинчком,

понедельник, 10 сентября 1945 года

В гостиницу «Принц Уэльский» на Беркли-Роуд. Пассажиры на Паддингтонском вокзале сбились в кучу, точно стадо овец, и если б не расторопность носильщика, места в вагоне мне бы не досталось. Прибыл: серый, засиженный мухами, тягостный вечер; волнение от возвращения домой борется с похмельем. Когда шел с Лорой в Пирс-Корт, начался дождь. Первое впечатление: сад зарос, тропинки исчезли, одни деревья высохли, другие, наоборот, разрослись. В доме сыро, но вроде бы всё на своих местах. Дурно спал.

Пирс-Корт,

вторник, 11 сентября 1945 года

Монашки частично съехали, мы частично въехали. Лора уверяет, что все в идеальном порядке, мне же всюду видятся потери и повреждения. Шпага Ромео опять сломана; объяснения монашек путаны и невнятны.