Фриц Шахермайр - Александр Македонский Страница 75

Итак, войсковое собрание, провозгласив Александра «царем Азии», так же слепо подчинилось желаниям Александра, как вскоре и его действиям, направленным против Филоты и убитого Александром Клита. С помощью войскового собрания Александр в последующие четыре года полностью подавил сопротивление командных лиц. Только в Индии и на обратном пути из Индии воинам стало по-настоящему ясно, что за решение они приняли в своем упоении победой. Тогда в Описе они взбунтовались. В дальнейшем мы покажем, как «царь Азии», перестав нуждаться в своих македонских отрядах, отослал на родину из Описа тех самых людей, которые в Гавгамелах были так покорны его воле. В этом смысле государственная акция, совершенная в Гавгамелах, свела на нет независимость македонской армии, верной и преданной Александру.

После того как Дарий с большей частью своего войска отступил в Мидию, создалось положение, аналогичное тому, какое сложилось после победы под Иссом. Александр отказался от преследования Великого царя, а обратился к делам, которые он считал в тот момент более важными. Если после Исса это были завоевания Финикии и Египта, то теперь его привлекали центры империи — славный Вавилон и в первую очередь Сузы — главная резиденция и сокровищница Ахеменидов.

Александр тотчас же выслал туда своих полномочных лиц — разумеется, под охраной нескольких эскадронов всадников. У него еще было достаточно сил если не для завоевания города, то для управления им. Произвела ли на персов впечатление его победа или трусость Дария, сказать трудно, но во всяком случае Сузы сдались сразу. Предполагали даже, что сам Великий царь распорядился о передаче Александру города и его сокровищ.

Александру и главным силам армии пришлось покинуть Арбелы быстрее, чем предполагалось, так как началась эпидемия. Он переправился через Малый Заб и двинулся в район Киркука, богатый нефтью. Царя заинтересовали опыты, которые ему показали. Конец забавам положил эпизод, когда смотритель ванн, большой «шутник», вымазал одного из мальчиков-прислужников нефтью и поджег. С большим трудом удалось сохранить несчастному жизнь[174].

Войско все ближе подходило к Вавилону. Александр был готов к сопротивлению, однако вскоре выяснилось, что Мазей, народ и жрецы больше думали о торжественном приеме противника, чем о битве с ним. Войско Александра шло еще принятым на боевом марше строем, когда Мазей вместе со своими сыновьями приблизился, чтобы присягнуть повелителю. Для Александра это было большим успехом, так как он теперь сам жаждал умиротворения. Кроме того, присяга персов означала не что иное, как признание его «царем Азии» и «Великим царем».

Когда Александр достиг священного Вавилона, у него создалось впечатление, что Восток открывает ему свои объятия. Праздничные толпы стремились навстречу войску, люди взобрались на стены и крыши города, готовые приветствовать нового царя. Цветы и венки украшали улицу, по которой войско вступило в город, у серебряных алтарей горел священный огонь и курился фимиам, звучали хоры жрецов. Халдейские жрецы вышли навстречу Александру и поднесли ему дары, а комендант крепости прославлял его так, словно он был победителем милостью Ахурамазды. Александр как триумфатор въехал в город на своей колеснице. Толпы народа устремились навстречу, а когда войско вошло в город, последовали за ним через огромные ворота Иштар по самой красивой улице к величественной царской резиденции[175].

Македоняне видели немало городов, но ни один из них не мог сравниться с Вавилоном. Этот восточный город, свидетель величия Вавилона времен Навуходоносора, был овеян традициями былой славы и старинной культуры. Подобно Риму, возвышался этот вечный город Востока. Мощь стен, окружавших его, необозримый лабиринт царского дворца, роскошь святилищ и храмов, могучие причалы и мост через Евфрат, знаменитые висячие сады, кирпичная громада ступенчатой башни Этеменанки[176] — все это вызывало изумление пришельцев и делало в их глазах Вавилон городом-чудом. При персах многие здания были заброшены, некоторые из храмов разрушены Ксерксом и именно поэтому производили особенно сильное впечатление: перестав быть действующими, они словно возвышались над временем.

В этой высококультурной стране и ее столице Александр вел себя совершенно так же, как в Египте. Прежде всего он отдал дань местным обычаям и древней культуре, а затем заставил жителей чтить себя как освободителя и наследника местных царей. И здесь, как в Египте, он привлек на свою сторону жречество и получил от него новые титулы. На берегах Евфрата халдеи со своими святилищами и принадлежащими им землями создали своего рода теократическое государство. Александр пообещал им восстановить разрушенные персами храмы, в первую очередь Этеменанки[177]. По их указанию он совершил царские жертвоприношения. Благодаря этому Александр в нарушение обычая, еще до весны, когда праздновался Новый год, был провозглашен правителем Вавилона. Раньше местные правители только на этом празднике могли «прикоснуться к рукам Мардука», чтобы узаконить свою власть. Теперь Александр стал называться, как некогда Навуходоносор, «царем Всего», «царем четырех стран света», т. е. был объявлен, как он того и желал, властителем мира. В этом он усмотрел подтверждение — правда, пока лишь местное — полученного им от Аммона предсказания о владычестве над миром. Только божеских почестей не получил Александр в Вавилоне, ибо в те времена в Передней Азии традиция хотя и приписывала царям божескую мощь, но никогда не отождествляла их с богами. Однако и этого хватало для поддержания абсолютного авторитета Александра. Со стороны азиатов он не нуждался в божеских почестях.

Организацию административной власти Александр тоже проводил по египетскому образцу. Управление было полностью децентрализовано. Царь предоставил лицу восточного происхождения право осуществлять гражданское управление, дав ему титул сатрапа. Однако таким правителем не стал никто из вавилонян; сатрапом Вавилона Александр сделал перса Мазея. Он стал теперь назначать на высшие должности перешедших на его сторону персов и использовать их так же, как это делал Дарий. Из этого видно, что македонянин действительно почувствовал себя Великим царем и стал с доверием относиться к тем персам, которые были к нему расположены, приравнивая их к македонянам и видя в них опору и поддержку своей власти на Востоке. Вместо прежнего лозунга македонян — освобождения от персидского гнета — теперь была выдвинута идея о совместном господстве македонян и персов на Востоке. Александр пошел еще дальше — назначил сатрапом Сирии Бесса (по всей видимости, перса); сатрапом Армении, которую еще предстояло завоевать, был назначен тоже перс Мифрен, некогда сдавший царю крепость в Сардах[178]. Мазей же был помимо этого удостоен совершенно особой чести: он сохранил право, которого были теперь лишены все остальные сатрапы, а именно чеканить собственную монету.