Ангарский маньяк. Двойная жизнь «хорошего человека» - Елизавета Михайловна Бута Страница 7

но при этом требования к ним предъявлялись особые. Вот здесь тюремные понятия пришлись по душе буквально всем и просочились даже в самые интеллигентные дома, далекие от криминала. В колонии нет женщин, но есть возможность мечтать и фантазировать. Заключенные на длительный срок оставались запертыми в исключительно мужском обществе с очень жесткими правилами, невыносимыми условиями жизни и все нарастающей жестокостью в коллективе. У них развивался так называемый пенитенциарный синдром. Жизнь в тяжелых условиях снижала способность к сопереживанию. Жестокость и насилие становились чем-то обыденным и естественным, а способность испытывать эмоции постепенно утрачивалась. Нельзя себе позволить припадки гнева, если живешь в запертом пространстве с людьми, о которых ничего не знаешь. Мозг человека имеет склонность стирать ненужные навыки, поэтому спустя несколько лет нет больше эмоций, есть лишь память о них. Сентиментальность. Память о былых чувствах. Это свойственно любому заключенному, солдату или воспитаннику школы для мальчиков. Женщина в их глазах — нечто возвышенное и одновременно низменное, но никогда не равное. Под влиянием книг и растущей сентиментальности женский образ в глазах заключенного претерпевает серьезные трансформации, а когда он выходит на свободу, оказывается, что ни одна девушка не соответствует его высоким стандартам и не воспламеняет тех чувств, память о которых подогревала в нем желание жить все эти годы. И тут рождаются чудовищная злость, ненависть и обида, причем на свободе уже никто не сдерживает тебя от них. Лишь один только женский образ под воздействием этой сентиментальности остается незыблемо прекрасным — образ матери. Добрая, красивая, не совершающая дурных поступков и совершенно точно не знающая ничего о грязной, плотской стороне жизни. Святая.

Конечно, Ангарск не состоял сплошь из бывших заключенных. Напротив, их здесь было меньшинство. Однако такие воззрения коррелировали с общественной моралью, поэтому пришлись по душе многим. Бывший заключенный приходил работать на завод — и вскоре все вокруг него начинали придерживаться правил жизни и норм морали, которые были приняты в колонии.

Тоня и Виктор Попковы привезли Мишу в Ангарск, когда тому было почти шесть лет. Мальчика тут же огорошили известием о том, что у него теперь есть младшая сестра, за которой нужно ухаживать. Через год с небольшим Мише предстояло пойти в первый класс, поэтому вдобавок ко всему ему нужно было готовиться к школе. Мальчик, который в один момент лишился своей привычной обстановки, бабушки с дедушкой, друзей, совершенно растерялся.

— Как у тебя дела? — спрашивала иногда Тоня.

— Все хорошо, — послушно отвечал ребенок.

— Ну ничего, — вздыхала мама и тут же переключалась на другие проблемы.

Из таких диалогов и состояло теперь все общение мальчика. Из-за переезда он начал немного заикаться, но это выяснилось, только когда он пошел в школу. Родители нечасто разговаривали с ним, поэтому и к логопеду его не водили. Уже в старших классах Миша сам нашел специалиста и пришел к нему на консультацию.

Никаких особенно нежных чувств к сестре мальчик никогда не испытывал, но всегда усердно выполнял обязанности старшего брата: нянчился с ней, помогал с уроками и даже много лет спустя писал ей курсовые.

В семье Попковых не принято было говорить по душам. Брат и сестра никогда не видели, чтобы родители о чем-то болтали друг с другом, как-то проявляли нежность или подшучивали друг над другом. По вечерам Тоня спрашивала мужа о том, будет ли он ужинать, и обычно на этом все их общение заканчивалось. В какой-то момент между родителями что-то случилось, и они стали часто ссориться, но эти «скандалы» проходили в тишине. Тоня просто переставала разговаривать с мужем на неделю или две, а по вечерам долго старательно наряжалась и уходила куда-то в красивом платье с яркими восточными огурцами. Возвращалась она уже за полночь, но то же самое платье отчего-то уже не казалось красивым. Жесты матери становились неуклюжими, а когда она растворялась в темноте спальни, в коридоре еще долго чувствовался едкий запах дешевого алкоголя.

Для Тони сын так навсегда и остался чужим. Она исправно исполняла материнские обязанности, но никогда не делала ничего сверх того, что требовало от нее общество. До тех пор пока учительница не просила постирать форму мальчика или починить его портфель, она ничего не замечала. Антонина не жила с сыном в его первые годы и не чувствовала потребности в общении с ним. Что он понимает? Он и не запомнит даже ничего. Ей хотелось думать, что дети — неразумные существа, которые моментально забывают обо всем, что случилось. Такая логика сохранялась у нее вплоть до совершеннолетия Михаила.

В школе Миша учился хорошо, ходил в спортивные секции, всерьез увлекся биатлоном и даже участвовал в различных соревнованиях. Впрочем, его спортивная карьера быстро закончилась: на городском турнире он получил серьезную травму ноги.

— Теперь ты понимаешь, как было глупо лезть в этот биатлон твой? О себе не думаешь, но у тебя ведь сестра есть. Ты о ней заботиться должен, а не по лесу бегать, — возмущалась Тоня, когда сын вернулся домой из больницы.

Близких друзей у мальчика не было, но его всегда уважали за спокойствие, начитанность и способность с невозмутимым видом и едва заметной улыбкой на лице выслушать человека. Он ни с кем не конфликтовал, не связывался с плохими компаниями и не влипал в истории. Все свободное время он посвящал спорту и книгам. В какой-то момент Миша даже поверил в то, что спортивные успехи помогут ему поступить в институт, но, заметив однажды на лице матери неодобрение, постарался выкинуть это из головы. В конце концов, не мужское это дело, — штаны за партой в двадцать лет просиживать.

На лето родители обычно отправляли детей к бабушке с дедушкой, но когда Мише было двенадцать, Попковым удалось получить пару путевок в пионерский лагерь неподалеку, и они не преминули этим воспользоваться. Лучше, если дети будут под присмотром квалифицированных специалистов, так им полезнее будет, чем объедаться у родственников на дачах.

В лагере у Миши все складывалось не слишком хорошо. Многие его сверстники уже начали интересоваться противоположным полом. Подростки целыми днями разглядывали игральные карты с изображенными на них обнаженными женщинами, обсуждали девочек и рассказывали неправдоподобные истории о своих сексуальных подвигах. Михаилу были неприятны все эти разговоры. Он представлял свою сестренку на месте героинь этих рассказов, и от этого ему становилось противно. А когда кто-то начинал утверждать, что девочкам «только одного и надо», и вовсе хотелось отбежать и опорожнить желудок.

Компании своей у Миши не сложилось, а вскоре он стал объектом для насмешек из-за того, что в родительские дни к нему никто