Дорога к людям - Евгений Генрихович Кригер Страница 65

Степи... Степи... Степи... Хилые китайские фанзы. Но чем дальше на юг, крестьянские поля длинней, жилища просторней, деревьев больше. Приближались сумерки. Серо-голубые тени облаков и нашего «дугласа» беззвучно скользили по земле.

Оранжевые лучи солнца осветили неизвестный нам город. Позвольте, да это же не Маньчжурия! Это Россия! Да, типичный русский город. Золотые купола церквей, звонницы, Доходные дома и другие здания, мощеные улицы, то узкие, то широкие... Тамбов... Рязань... Сызрань... Нет, все-таки Маньчжурия! Харбин! Голубой «проспект» реки. Это — Сунгари.

Пилот выполняет на основательной высоте круг над аэродромом. Сейчас нас зенитками ка‑ак!.. Тишина. Ну и хитрые бестии эти японцы! Выжидают, пока самолеты советского десанта сделают круги пониже, тогда саданут... Еще круг. Еще. Ниже... Молчание!

— На посадку! — кричит летчику раздраженный неизвестностью Ионишвили.

Снижаемся.

— С оружием — к выходу!

Вынимаем из кобур пистолеты, становимся в очередь у двери «дугласа».

Подпрыгнув раза два на неровной почве аэродрома, наш воздушный корабль замирает. Да, мы — участники подвига! Погибнем, но не сдадимся. Под влиянием этого гордого чувства страх съеживается, гаснет.

Резким движением полковник отбрасывает дверцу сторону и, сдвинув предохранитель пистолета, выскакивает на траву. Сейчас заговорят пулеметы! Сейчас, сейчас... Мы стоим рядом с Ионишвили. Вот он — подвиг, близко. Смерть!

Тишина. Уже гнетущая, неуспокаивающая. Глухая.

— Что там за дым? — недоумевает полковник.

Да, в дальнем конце летного поля в безветренном воздухе медленно воспаряет к небу голубоватый дым. Вернее, дымы.

— Выяснить!

Не спрашивая разрешения, мы с Сашей бежим вслед за офицерами-разведчиками. Дымы ближе и ближе. Что за странные орудия? Напоминают котлы. Котлы? Они и есть. Японки длинными палками размешивают в них какое-то снадобье? Химическая опасность?

Одна из девушек-японок приглашает по-русски:

— Не хотите ли каши? Пшенная!.. С салом.

Что за вздор! Какая каша?!

— Почему на вас советская военная форма? — спрашивает наш офицер. — Шпионки?

— Мы из БАО.

— Батальон аэродромного обслуживания. Русский?

— А какой же, товарищ капитан!

Что же получилось? Выясняется — раньше армейского десанта, направленного на Харбин А. П. Белобородовым, на здешний аэродром опустился десант штаба фронта.

Так наш с Сашей подвиг и не состоялся.

Подхватили японский джип и поспешили в центр Харбина. Солдаты указали нам большой, европейского типа отель «Ямато». Нас по удостоверениям пропустили внутрь. Банкетный зал. Бои, мальчики, вернее юноши-официанты, разносят вкусно пахнущую снедь. Во главе стола — генерал Шелахов. Спрашивает, кто мы, и, узнав, что известинцы, разводит руками.

— Странно. До́лжно было бы краснозвездинцам. Впрочем, садитесь. Утка по-пекински! Неплохо. Сакэ? Лучше водки? Сделайте одолжение.

Там же находился генерал Максимов. Он успел с громадным трудом провести свою группу до Харбина. Белобородов все же выполнил приказ Сталина!

А мы с Булгаковым? Нет, оказывается, мы не герои. Только свидетели.

...Но вернемся на Западный фронт.

Это было в битве в районе Курской дуги, где наши войска круто выгнули линию фронта на запад, поневоле наталкивая противника на мысль — ударить главными вилами с юга и с севера в основание выступа и тем самым добиться небывалого окружения многочисленных советских войск.

Штаб Центрального фронта командующего Рокоссовского размещался в селе Свобода. Военные корреспонденты поселились на ближнем хуторе Кубань. Писатель Андрей Платонов, режиссер-кинодокументалист Федор Киселев, фотокорреспондент Павел Трошкин, наезжавший часто к нам Константин Симонов, фотокорреспондент Яков Халип... В дни того сражения мне чаще удавалось бывать у Рокоссовского. По-прежнему он восторженно отзывался о работниках своего штаба, о нетерпеливом командире 2‑го гвардейского кавалерийского корпуса генерале В. В. Крюкове, командующем 13‑й армией Н. П. Пухове, командующем 60‑й армией И. Д. Черняховском...

Масштабы сражения были велики, и не мне входить о нем в подробности. Вспомню один эпизод, иллюстрировавший находчивость, предвидение и решительность Рокоссовского в случаях, способных озадачить самого опытного военачальника.

По данным нашей разведки, дальней и войсковой, Гитлер со своим штабом собирался взять реванш за трагедию под Сталинградом, и не только взять реванш, но огромными силами сломить сопротивление советских войск и открыть путь к овладению Москвой, к победоносному для себя завершению войны.

Резервы наши подтягивались, готовность гарантировалась несколькими оборонительными поясами, все так, но когда, когда гитлеровцы начнут наступление? «Языки» подтверждали сведения нашей разведки, но называли разные числа июля. Один сказал — 5-е... Константин Константинович решил, подчиняясь внутренней убежденности, доверию к искренности пленного.

— Пятое? Хорошо, пусть пятое! Но как бы лишить немцев инициативы, всегда дающей преимущество тому, кто ею владеет? — говорил мне после битвы Константин Константинович. — Думали, думали... «Надо упредить их артподготовку», — предлагаю однажды своему штабу и Георгию Константиновичу Жукову. Маршал согласен. Но ведь риск, и какой! Для нашей артиллерийской контрподготовки понадобится триста вагонов снарядов и прочих видов боеприпасов. А если пленный ошибся? Если немцы отложат свое наступление? А мы ухнем эти триста вагонов едва ли не напрасно? Простит это мне Сталин? Ни за что!

Я уже знал исход той коварной головоломки, но слушать командующего было интересно до чрезвычайности.

— Решились! В два часа двадцать минут ночи пятого июля земля и небо дрогнули. На обширном участке южнее Орла на позиции гитлеровцев, ближние и дальние, грянул огонь больше чем 500 орудий, 460 минометов и 100 реактивных установок, накрывающих большие площади в стане врага. Поражены были многие батареи неприятеля, штабы, склады, участки шоссе и железной дороги. Противник был ошеломлен. Он же рассчитывал открыть огонь первым! Потеряв инициативу, немцы начали свою артподготовку на два часа десять минут позже... Результат ясен. Ближние к переднему краю орудия гитлеровцев в большинстве были подавлены. Заменяя их в первые часы своего наступления, немцы на «обработку» нашего переднего края бросили часть своей авиации, предназначавшейся для ударов по нашим тылам. Таким образом, наши поезда с боеприпасами и автомобильные дороги подвергались гораздо меньшей опасности. Не могли же гитлеровцы разорваться, не могли поредевшие свои воздушные силы раздвоить поровну — для бомбардировки наших окопов и для противодействия подвозу издали наших резервов и вооружения. Да, все-таки тот пленный немец сказал правду.

Зиму и начало весны 1945 года провел я в 5‑й танковой армии давно мне знакомого по Москве генерала Василия Тимофеевича Вольского. Восточная Пруссия. Фольварки, кирпичные дома, каменные строения ферм — все это маленькие крепости. Каждые десять метров солдатам приходилось брать с боем. Инстербург... Эльблонг... Кенигсберг... В Эльблонг сквозь пояс