Бег дней - Алексей Владимирович Спешнев Страница 60

голом матраце лежала женщина в трико и распахнутой норковой шубке и молча курила. Перед зеркалом примерял элегантный фисташковый пиджак старик с крашеными усами. Пройдя через кухню с разбитыми окнами, в которые летел снег, мы очутились опять на какой-то лестнице — из приоткрытых дверей высовывались настороженные лица. Подхваченные ледяным сквозняком, мы взбежали на несколько ступеней и остановились. Над нами в темноте пронзительно мяукала кошка. Мимо прошмыгнули какие-то два типа, посветив на меня фонариком. Один из них грубо выругался по-польски и, стуча сапогами, стал спускаться вниз. Его товарищ остановился на лестничной площадке и, прислушиваясь, ждал. Сам не знаю, почему, я подумал в эту минуту, что война неизбежна. «О пан Иезус!» — прошептала Эоль и, нащупав кнопку, позвонила. Никто не отозвался. Тогда девушка постучала. Дверь приоткрылась. Не снимая цепочки, какая-то женщина спросила, кого мы ищем. «Писателя Станислава Василевского». Дверь захлопнулась. Послышались голоса. Потом опять цепочка звякнула, и нас впустили. Пожилая женщина в черной вязаной наколке молча отдернула штору, и мы вошли в маленькую столовую. На столе, накрытом несвежей суровой скатертью, стояла плетеная хлебница с двумя ломтиками черствого черного хлеба. Между темнеющими окнами топилась железная печка. Возле нее стоял худой высокий человек в старом вязаном жакете. Его ввалившиеся щеки были покрыты седой щетиной. Он смотрел на меня с откровенной неприязнью и обращался только к Эоль. По-русски он не говорил и не понимал. За шторой опять появилась женщина в наколке. У нее было измученное треугольное лицо с плотно сомкнутым ртом. Мне стало стыдно, что я хорошо одет и молод. Василевский предложил нам сесть. Эоль объяснила старому писателю, что я пишу сценарий о Мицкевиче и мы пришли по совету Бой-Желенского. Василевский ничего не сказал, грел пальцы над печкой. Я попросил Эоль перевести, что я интересуюсь личностью Каролины Сабаньской и знаю, что наш хозяин пишет или уже написал о ней повесть.

— Много еще в нас зверя, — неожиданно произнес Василевский.

— Какого зверя? — я недоумевал.

— Зайца, — кинул писатель. — Бой-Желенский продался.

Я понял, что он имел в виду — сотрудничество пана Тадеуша с Советской властью.

— Да, много зайца, — повторил Василевский и вдруг крикнул жене: — Уйди!

Лицо женщины в наколке отступило в темноту, но я почувствовал, что она не ушла.

— Почему я вас должен бояться? — повернулся ко мне Василевский.

— Лично я не в ответе, — заметил я, — за три раздела Польши, нашествие Гитлера и за то, что вам пришлось бежать из Варшавы.

Эоль все добросовестно перевела.

— Ужас в том, — пробормотал писатель, — что мое сердце в руках каждого, кто захочет меня вывести из себя… Что вы от меня хотите? Вас интересует личность Сабаньской?

— Да. И в долгу я не останусь. У меня тоже есть некоторые новости из глубины девятнадцатого века… для вас.

— Новости? — мрачно произнес писатель и опять крикнул жене: — Уйди, я тебе сказал!

Но и на сей раз она не двинулась.

— Этот молодой человек интересуется девятнадцатым веком, а не моими взглядами на нашу жизнь. Каролина Сабаньская, сестра Евы Ганьской, жены Бальзака, — сказал он, — женщина во многих отношениях замечательная. В шестьдесят четыре года она в четвертый раз вышла замуж, на этот раз за французского литератора, и была воспета им в любовном сонете, когда ей минул восемьдесят один год. С ней переписывались выдающиеся люди, у нее была редкая коллекция автографов. Среди них автографы Мицкевича, Пушкина, Питта, Веллингтона. Думаю, в Одессе ею был увлечен не только Мицкевич, но и Пушкин. Его вы тоже намерены изобразить?

— Конечно, — ответил я, — дружба Пушкина и Адама Мицкевича — это то, ради чего я предпринял свою работу и свои разыскания.

— Дружба! — усмехнулся Василевский. — А была ль она? Впрочем, все ясно — это для вас политика. — И он умолк.

Я понял, что ничего от него не добьюсь, и решил поделиться своим невольным «открытием», связанным с Сабаньской.

В Москве, в одном из переулочков между Садовой и Плющихой, начал я свой рассказ, живут пушкинисты Мстислав Александрович Цявловский и его жена Татьяна Григорьевна, специалистка по иконографии пушкинской поры. Жизнь Пушкина известна им в мельчайших подробностях. И расписана на карточках по дням, а иногда и по часам. А на книжных полках в деревянном домике Цявловских все номера «Современника» и всякие редкие фолианты. Но главное богатство, конечно, картотека. Берете, к примеру, карточку и читаете: такого-то числа в доме Ранкевич на Собачьей площадке остановился возвратившийся из ссылки Пушкин. Здесь, позже, он читал друзьям, и в том числе Мицкевичу, «Пророка». Мстислав Александрович меня консультирует, относясь к моей затее с милой иронией. Однажды прихожу к нему и говорю:

— Я знаю, кто послужил моделью для пушкинской Марины Мнишек.

— Танюра! — зовет жену Цявловский. — Иди скорей сюда. Наш Алексей Владимирович сделал открытие — знает, с кого писана Марина Мнишек.

— Бог ты мой! — появляется в дверях рослая уютная Татьяна Григорьевна. — С кого же?

— Вот мы с тобой не осведомлены, — весело сообщает Мстислав Александрович, — а ему, Танюра, уже все известно.

— Так не мучайте! — добродушно восклицает Татьяна Григорьевна. — С кого? А? Ну, Алексей Владимирович, невозможно так бессердечно интриговать!

— Условие, — поднимаю я руку. — Не бить. И не топтать.

— Договорились, — смеется Цявловский, и они с женой усаживаются против меня за овальным столом под низким обширным абажуром. — Выкладывайте.

— Моделью для Марины Мнишек, — делаю я глубокий вдох и вместе с освобождающимся из груди воздухом выталкиваю: — послужила Каролина Сабаньская.

— Ну-ну, — ядовито подбадривает меня Мстислав Александрович, — продолжайте.

— Но откуда такая мысль, Алексей Владимирович? — разводит руками Татьяна Григорьевна.

— Не топтать! — напоминаю я.

И развиваю свою версию. По пунктам.

— Первый. Каролина по мужу Сабаньская, а урожденная она Радзивилл-Мнишек. Подчеркиваю — Мнишек. Второй пункт. В михайловской ссылке на полях рукописей, среди профилей повешенных декабристов, Пушкин несколько раз набрасывает пером голову женщины с классическими чертами лица, тяжелым пучком волос и характерным волевым подбородком. Сравните это лицо с портретом Каролины работы Ваньковича. Сходство вас поразит. Но почему Сабаньская среди повешенных? Третий пункт. Рукой Сабаньской под диктовку Вита писан донос на Южное общество. Вит вез этот донос в бауле, путешествуя по Крыму с Сабаньской и Мицкевичем. Позже передал донос генералу Дибичу. Но тот не обратил на него должного внимания, потому что внезапно умер Александр Первый («Всю жизнь провел в дороге и умер в Таганроге»), Вспомнил Дибич про донос, когда новый молодой царь Николай вел допросы в Петропавловской крепости после поражения Декабрьского восстания. И донос весьма послужил следствию. Пункт четвертый. В 23-м году Сабаньская в Одессе искушала Пушкина («И она поцеловала меня в храме поцелуем