Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили - Екатерина Вячеславовна Кубрякова Страница 6

Ван дер Пальс, когда-то приехавший в Петербург 17-летним сиротой по приглашению отчима своего немецкого одноклассника, владевшего сетью обувных магазинов, к началу XX века был не только директором нескольких предприятий, миллионером и благотворителем, но и нидерландским консулом. А его особняк в 1910-х был, собственно, помимо жилого дома, консульством. Здесь же регулярно проводились музыкальные вечера – Генрих был членом Русского Императорского Музыкального общества и спонсировал концерты пианиста Зилоти и «Русские сезоны» Дягилева. Двое из сыновей, напитавшись в этих стенах творческой атмосферой и познакомившись с выдающимися артистами, выбрали вопреки желанию отца, мечтавшего передать им свой бизнес, карьеры музыкантов – один стал композитором, второй – дирижером.

Во время Первой мировой войны долгом и вопросом чести для высоко стоявших на социальной лестнице людей была всесторонняя помощь стране. Генрих не остался в стороне и разместил в парадных залах своего особняка русско-голландское отделение лазарета имени Императрицы Марии Федоровны, продолжая жить здесь с детьми. Сестрами милосердия, ухаживавшими за ранеными, были в основном представительницы голландской общины в Петрограде. Среди них были и три дочери консула, окончившие медицинские курсы.

После революции 61-летний ван дер Пальс был вынужден оставить этот и другие свои дома, имущество, вклады, оценивавшиеся в десятки миллионов рублей, и переехать в свое финское имение, где уже ждали его дети, а затем – эмигрировать в Швейцарию. Главным ударом стала национализация фабрики «Треугольник», производившей резиновую обувь и каучуковые товары, директором которой Генрих был много лет и которой был обязан своей блестящей карьерой (именно здесь он начал работать у отчима своего друга Леопольда Нейшеллера – тогда предприятие называлось его именем). Пытаясь спасти производство, ван дер Пальс медлил с отъездом из страны, за что рабочие завода, его бывшие служащие, пригрозили бросить его в Обводный канал.

Собрав 3 чемодана личных вещей (большой багаж вывозить не позволялось), Генрих покинул свой особняк на Английском проспекте. Сейчас в этом здании, побывавшим благодаря царящей здесь мистической атмосфере былого величия местом действия нескольких решенных в эстетике стиля модерн кинокартин, находится военкомат.

Список источников

1. «Зодчий», 1905, Вып. 49.

2. Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX – начала XX века. Под общ. ред. Б. М. Кирикова. – СПб. Пилигрим, 1996.

3. ВПг на 1916.

4. Голландцы и бельгийцы в России, XVIII – ХХ вв = Noorden Zuid-Nederlanders in Rusland, 1703–3003: [Сб. ст. отеч. и иностр. авт.] / Нидерланд. – рос. арх. центр (НРАЦ) – Гонинген; Под ред. Эммануэля Вагесмана. Ханса ван Конингсбрюгге. Пер. на рус. Дмитрия Сильверстова. – СПб.: Алетейя, 2004.

5. Государственный архив Российской Федерации, С. В. Мироненко, Грегорий Л. Фрееже // Путеводитель: Перечень фондов Государственного архива Российской Федерации и научно-справочный аппарат к документам архива.

6. Руссиян архиве сериес (Том 3).

7. Путеводитель (Том 6), Государственный архив Российской Федерации // Изд-во «Благовест», 1998.

8. Журнал «Столица и усадьба» № 46, 1915 г.

9. Зилоти А. И. Воспоминания и письма // Госуд. музыкальное изд-во, 1963.

Усадьба Александрино (1762, Валлен-Деламот)

Стачек пр., 226

«Пюи-Сегюр и я отправились вместе на дачу к графине Чернышевой (жене графа Ивана). Мы прибыли туда в семь часов. Этот уютный дом расположен на несколько возвышенном месте, в 13-ти верстах от города по левую сторону Петергофской дороги. Самое строение имеет красивый вид; оно производит впечатление большого окна, освещаемого сверху. Средняя комната, получающая свет сверху, напоминает залу в Марли. Комнаты очень удачно расположены, и их гораздо больше, нежели это кажется с первого взгляда. Сада нет, но его вполне заменяют восхитительные полевые лужайки. Напротив замка проведен канал, ведущий к довольно большому водоему, на правой стороне которого виднеется островок с расположенной на нем прелестной постройкой, как бы нарочно предназначенной для нежных любовных свиданий. Но все преимущества этого дома не могут подавлять ощущение господствующей там скуки; несмотря на кажущуюся свободу, чувствуешь себя связанным по рукам и по ногам и подверженным инквизиторскому допросу. Госпожа Чернышева начала коварно расспрашивать меня о Трубецкой, делая это с особенной настойчивостью, чтобы ввести меня в замешательство; я немного покраснел, что не укрылось от ее глаз и заставило меня покраснеть еще сильнее, чего она и добивалась. Говоря откровенно, я терпеть не могу этой женщины»[20].

Проспект Стачек, 226

Так 24 июня 1776 года 28-летний французский дипломат барон Мари Даниель Бурре де Корберон описывал эту усадьбу. Де Корберон уже год находился с дипломатической миссией в России и успел познакомиться со всеми представителями местного высшего света, практически ежедневно посещая званые ужины, балы, дворцы, загородные поместья. Работая секретарем у своего дяди маркиза де-Жюинье, состоявшего французским посланником при дворе императрицы Екатерины II, веселый и умный молодой человек с репутацией прекрасного танцора, певца, поэта и дон-жуана, был для дяди ценным помощником – вместо просиживания штанов в канцелярии, Корберон стремился в эпицентр светских интриг, значивших в тогдашнем обществе гораздо больше для политики, чем бюрократическая работа.

Компаньоном для поездки в эту усадьбу барон взял своего 24-летнего друга, маркиза Армана де Пюисегюра. Обоих аристократов объединяла страсть к оккультным наукам, спиритизму, масонству, а также наблюдательность, с которой молодые «светские львы» оценивали представителей русской знати. Впрочем, часто очень субъективно.

Графиню Анну Чернышеву, хозяйку этой усадьбы, Корберон сразу невзлюбил. Любезная и популярная в свете, неоднократно принимавшая в своем городском дворце на Мойке (ныне на этом месте стоит Мариинский дворец) саму Екатерину II, дружившая с самыми влиятельными семействами Петербурга и даже имевшая родство со светлейшим князем Григорием Потемкиным, год назад заключившим с Императрицей тайный брак, Анна отвергла намеки юного дипломата о том, что он может быть полезен ей в ее любовной интриге со своим 29-летним другом, юристом Порталисом, в амурных приключениях которого он частенько принимал участие. С тех пор обеды у Чернышевых, а главное, их хозяйка, стали для Корберона в тягость: «Хоть я и дипломат по профессии, но не могу же я сделаться таковым до мозга костей и стать равнодушным даже к скуке. Сегодня я обедал у гр. Ивана Чернышева и чуть не умер с тоски. Жена его положительно глупа, а сам он хотя не глуп, но хуже того: он – в полном смысле слова придворный и потому в их доме царствует невозможная натянутость…»[21]

Сейчас же, переехав из городского дворца сюда, в загородную усадьбу, находящаяся на последних месяцах беременности третьим ребенком 36-летняя Анна была оторвана от светской жизни столицы. Корберон, как приезжий светский гость, конечно же, не избежал «инквизиторского допроса» дамы, припомнившей состоявшийся полгода назад скандальный обед, на котором