250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке Страница 6

6-е, среда

Недоверие к первому векселю, очевидно, побудило великого князя Николая Николаевича выдать второй и этим показать, что первый принят правительством как обязательство.

«Воззвание Верховного главнокомандующего к русскому народу

Братья!

Творится суд Божий.

Терпеливо с христианским смирением в течение веков томился русский народ под чужеземным игом, но ни лестью, ни гонением нельзя было сломить в нем чаяний свободы.

Как бурный поток рвет камни, чтобы слиться с морем, так нет силы, которая остановила бы русский народ в его порыве к объединению.

Да не будет больше подъяремной Руси. Достояние Владимира Святого, земля Ярослава Осмомысла, князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, великой, нераздельной России.

Да свершится промысел Божий, благословивший дело великих собирателей земли Русской.

Да поможет Господь царственному своему помазаннику императору Николаю Александровичу всея России завершить дело великого князя Ивана Калиты.

А ты, многострадальная братская Русь, встань на сретение русской рати.

Освобождаемые русские братья!

Всем вам найдется место на лоне матери России. Не обижая мирных людей, какой бы они ни были народности, не полагая своего счастья в притеснении иноземцев, как это делали швабы, обратите меч свой на врага, а сердца свои – к Богу с молитвой за Россию, за русского царя.

Верховный главнокомандующий, генерал-адъютант Николай.

5 августа 1914 г.».

Отношение общества к этому документу недоверчивое, не все убеждены в искреннем нежелании захватить чужую территорию… Что-то не по-романовски. Чувствуется подлая игра, и при том за спиной главнокомандующего.

11-е, понедельник

Война идет своим ужасным полным ходом. Настроение всюду одно: партии затихли, но и шовинизма нет; все, как один. Если первые дни крайние левые держались в стороне, осуждали многое, происходившее на периферии народной жизни, то очень скоро они поняли глубину народного движения и присоединились к нему с горячностью чувства и честностью мысли. Да, мы переживаем громадный исторический момент своего бытия, и его трудно будет понять тому, кто о нем будет только читать, не пережив лично. Благо и счастье России – вот девиз, который сейчас объединяет всех. Каждый почувствовал себя прежде всего русским, все решили отложить внутреннюю борьбу, поняв, что в такой момент – место усилиям только одной общей борьбы. Если бы правительство было хоть сколько-нибудь умно, оно поняло бы свой сегодняшний долг. Сейчас все, содеянное десятилетиями, охотно и навсегда, со слезами было бы прощено и забыто, все отошло бы в прошлое, за которое не хотелось бы мстить. Дав народу твердые элементарные гражданско-политические гарантии, из России можно было бы выковать такого гиганта, который заставил бы преклониться весь мир! Но разве в правительстве есть для этого люди? Разве кто-нибудь из них понимает, какую исповедь все они должны были бы принести на той же Дворцовой площади… Они не в состоянии понять ни своей роли, ни переживаемого великого момента. Верхи правительственных кругов просто поражены преображением общества и готовы допустить, что… пожалуй, левые партии – не враги родины… Это все, на что их хватает, да и то далеко не всех. Вот когда всякому слепому стало ясно, что вся эта гнусная камарилья ни при каких обстоятельствах не в состоянии повести страну к лучшему, что всегда и везде место его позорно, а все самодержавие – проклятие, которое Россия будет нести, пока верит в сердце «отца»; раз она увидит, что это – изверг, проклятие будет сброшено, и тогда… тогда Россия станет единственной в мире страной, которая никогда не помирится на меньшем, чем полное забвение о всяком едином лице, будь он президент демократической республики.

13-е, среда

Вечером получил призывной лист. Исполню свой долг до конца, честно и без компромиссов, как исполняет его народ.

14-е, четверг

Верный своему решению, отправился в управление воинского начальника. Там чиновник Николаев предложил мне, в очереди, на выбор несколько воинских частей в различных городах Петербургского округа. Я просил его самого назначить мне одну из них. «Как желаете. Тогда вот город Новая Ладога, 312-я пешая дружина». – «Хорошо…» Итак, я – штабс-капитан 312-й пешей Петроградской дружины. Больше мне ничего не известно, ничего не ясно.

18-е, понедельник

Вечером, после сборов и окончательного устройства дел, выехал по Николаевской дороге на станцию Званка, чтобы оттуда отправиться на лошадях в неведомый городишко. Прощание с женой и детьми было тяжело: материальное их положение очень меня беспокоит. Морально вся семья солидарна со мной, мы все, как один.

19-е, вторник

Прибыл в Новую Ладогу. Маленький захудалый провинциальный городок, где куры на счету у местного городового. Явился в уже начинавшую формироваться дружину; в канцелярии застал двух офицеров за раздачей ротам, которыми они командовали по две, шинелей и прочего. Вскоре пришел командир дружины Константин Иванович Педашенко, бывший правитель дел Геологического комитета. Я назначен командиром 3-й роты; сразу принялся за дело. Познакомился с дружинным адъютантом, прапорщиком А.В. Винбергом, небезызвестным петербургским присяжным поверенным, в недавнем прошлом не утвержденным градоначальником в должности члена городской управы.

22-е, пятница

Выступили в направлении на Петербург; куда – неизвестно; можно думать, что в Тапс по Балтийской железной дороге.

24-е, воскресенье

Прибыли в Ревель и расположились в казармах Беломорского полка, где пока и обосновываемся. Ничего не устроено, все надо создавать самим.

Подробности службы в дружине не могут быть интересны для широкого общества, значительная часть которого сама прошла всю подобную будничную жизнь, а потому я и не буду останавливаться на них, точно так же, как на характеристике товарищей офицеров. Заурядное служебное положение не делает их ответственными за службу в ополчении, о котором в военных верхах ровно никто не подумал еще в мирное время. По-видимому, и органы Военного министерства склонны были разделять общее убеждение всех числившихся в ополчении, что они пойдут в дело одновременно с бабами, вооруженными вилами и косами. Ровно ничего не было подготовлено, ровно ни о чем никто не позаботился, и экстренный, небывалый призыв ополчения был еще одним экзаменом для наших военных бюрократов и их канцелярий. Каждый из нас, призванных отставных офицеров, был творцом своей роты, своей дружины, учился сам у себя, редко – у товарища, делал, что и как мог, и, повторяю, не ответствен ни за один промах и дефект, – все это дело рук мирных кабинетов военного министра и начальника Генерального штаба.

О наших нижних чинах надо сказать прежде всего со стороны их