Илья Константиновский - Караджале Страница 50

МИТИКА

Один из персонажей «Моментов» вошел в румынскую литературу как собирательный тип. Его зовут Митика. Это довольно распространенное в Румынии имя. Среди героев «Моментов» встречаются и другие, весьма схожие имена: Лаке, Маке, Саке, Таке. Всех их объединяют черты, характерные для Митики. Этот караджалевский персонаж был причиной рождения и нового слова: митичизм.

Чем характерен Митика?

Он разглагольствует по любому поводу в одинаковом стиле.

«— Дела плохи, мон шер! очень плохи! это достойно сожаления и вместе с тем смешно… И разреши тебе сказать, что это печально не только для нас, родителей, ведь нам все-таки больно подвергать опасности дитя уже с самого нежного возраста… Но в конце концов родитель может родить еще одного ребенка, так что я говорю не из эгоизма… Но это печально, понимаешь, для страны в целом, когда ты находишься в зависимости от каприза кормилицы! Представь себе существование младенца — наша дочка, Сисилика, например, подвергается опасности именно из-за этого; потому что врач утверждает, будто мы ее недостаточно оберегали, что молоко испорчено, оно не годится для ребенка, поскольку в нем еще не образовались желудочные соки. Понимаешь?»

А вот рассуждение Митики о состоянии общественных дел:

«— Должен тебе четко сказать: мне очень жаль, понимаешь, но дела плохи! очень и очень плохи! Докатиться до того, чтобы увидеть свою собственную страну в таком печальном положении, которое никто не смог бы предвидеть…»

Начав говорить, Митика уже не может остановиться. Другие тоже не могут его остановить:

«— де когда случается такое, понимаешь, когда в своей собственной стране человек не чувствует себя в безопасности…

— Счет! — кричит Маке, ударяя по столу.

— Когда каждый убийца, понимаешь, оплаченный преступной рукой, может прийти и под предлогом политики в твоей собственной стране, когда ты, понимаешь, совершенно спокоен, и у тебя чистая совесть, ты выполнил свой долг и ни в чем не виноват, понимаешь…

— Счет! Счет! — кричит Маке, все сильнее стуча по столу.

— Погоди, мон шер!

— Уже поздно, Лаке!

— Погоди минутку… Когда каждый, понимаешь, может явиться и…

— Счет!!!»

Митика готов рассуждать о патриотизме и общественных делах с кем угодно и когда угодно. Если поблизости нет знакомых, Митика вступает в спор с любым незнакомцем. Митика, считающий себя в оппозиции к правительству, кричит в кафе:

«— Когда приходит к власти, понимаешь, бандитское правительство, потому что некому его остановить и мы все молчим, и я, и вы, и они все… (Показывает на сидящих за соседними столиками.) Молчим, как трусы, у которых нет ничего святого!»

Митика, защищающий правительство, разглагольствует в том же духе:

«— Вы, интеллигентные люди, виноваты, потому что вы равнодушны. Вот если бы мы вышли все вместе, вы, и я, и вот они (показывает на сидящих за соседними столиками) вышли бы, как сознательные граждане и тоже устроили бы манифестацию…»

Караджалевский Митика все время воображает, что он принимает участие в политической жизни. На самом деле он не действует, а только разглагольствует, не критикует, а сплетничает, не излагает свои собственные убеждения, а лишь повторяет стереотипные фразы, вычитанные в газете или услышанные в кафе.

Даже шутки Митики в высшей степени характерны. Митика любит шутить и обожает «розыгрыши». Эта любовь вызвана и его безотчетным стремлением как-то нарушить монотонность своего существования и изменить хотя бы на несколько мгновений механический курс событий, которые от него никак не зависят.

Вот типичные «шутки» Митики:

— Извозчик! Свободен?

— Да, барин!..

— В таком случае… поезжай домой! Или:

— У тебя есть деньги, Митика?

— Я не ношу с собой металла — боюсь молнии… Или:

В пивной «Гамбринус»:

Уходя, Митика говорит мальчику, который его обслуживал:

— Послушай, парень, кажется, я потерял монету; если найдешь, вернешь мне ее вечером; а если нет — возьми ее себе на чай.

Митика настолько типичная и знакомая всем фигура, что некоторые критики поспешили объявить его «национальным» типом и «митичизм» — своего рода «национальной философией», отражающей пороки, свойственные румынам. Даже такой крупный критик, как Георге Калинеску, усмотрел в караджалевском Митике специфичный балканский тип.

Караджале не был бы большим писателем, если бы его Митика не отразил и специфические черты румынской мелкой буржуазии, ее психологию, ее темперамент, ее стиль. Но караджалевекий Митика в понимании самого автора занимает вполне определенное социальное положение в обществе. Ни в одном из караджалевских рассказов не встречается Митика-рабочий, или Митика-крестьянин. То, что критики называют «митичизм», — социальное явление, окрашенное в национальный колорит. Когда Караджале переходит к описанию другой социальной среды, тон повествования разительно меняется, мир приобретает другие очертания и другую окраску. Митика исчезает.

Читая подряд короткие рассказы Караджале и поддавшись обаянию его юмора, кажется иногда, что читаешь о смешных и несерьезных происшествиях, случающихся в некоем безмятежном и, в сущности, счастливом мире. В среде, в которой живет Митика, не бывает подлинных Драм, героев не беспокоят не только «вечные», но и попросту серьезные проблемы бытия. Жизнь Митики, по выражению одного критика, «течет, как жалованье», которое он получает за свой далеко не изнурительный труд. В каких драматических коллизий, никаких бурь и серьезных переживаний. В сущности, легкая и счастливая жизнь.

Так ли это?

Да, это так, если считать, что жизнь марионетки, которую дергают за веревочки из-за кулис, «счастливая жизнь». Мир Митики безоблачный, если принять за хорошую погоду мертвую зыбь. Жизнь Митики спокойна, если полагать, что спокойствие равносильно бесчувствию. Ми-тика — философ, если философия равноценна бездумью. Митика — темпераментный спорщик, если «переливание из пустого в порожнее» можно считать спором. Митика живет деятельно, если простую растрату энергии, присущую каждому живому существу, можно признать за человеческую жизнь.

ОТ ФАРСА К ТРАГЕДИИ

«Моменты» в высшей степени смешная книга, а караджалевский Митика явно комический тип. По крайней мере так восприняли его читатели. Но почему же в первом ее разделе Караджале поместил несколько рассказов, которые никак нельзя назвать юмористическими? Этих рассказов — четыре. Они называются: «В харчевне Мэнжоалы», «Два лотерейных билета», «Кануца — человек с вывертом» и «В усадьбе».