Выжившая. Дневник девушки из Варшавского гетто - Мириам Ваттенберг Страница 5

горах Вогезы во Франции. У интернированных были комнаты в отелях, и некоторые из роскошных курортов все еще работали. Там была больница с добрыми врачами-заключенными, такими как доктор Джин Леви, кино и развлечения, несколько магазинов и красивый парк, по которому они могли прогуливаться в течение дня. Благодаря посылкам Красного Креста, которые они получали, никто не оставался голодным. У американских и британских интернированных в Виттеле было достаточно времени, чтобы наладить общественную жизнь. Здесь работали языковые и другие курсы, были концерты и развлечения. Здесь были также возможны контакты с Французским Сопротивлением, несколькими сотнями монахинь и интернированными, такими как Софка Скипвит, которые протянули руку помощи вновь прибывшим из Варшавы.

Мадлен Стейнберг, британская интернированная, написала мемуары о лагере Виттель. Она рассказывает, что Мэри сразу вызвалась помогать детям на уроках рисования и во время игры. Она также вспоминает, что Мэри первой рассказала другим интернированным о жизни в Варшавском гетто и объяснила, почему дети из Польши убежали и спрятались в подвале, когда увидели в Виттеле немца. У интернированных снова появилась надежда. Однако через несколько недель после отъезда Ваттенбергов по обмену на пароходе «Грипсхольм» большинство польских интернированных, которые были переведены в отель «Бо Сите» за колючей проволокой, окружающей парк, депортировали на двух эшелонах в Дранси и через короткий промежуток времени оттуда в Освенцим, где по прибытии они попали в газовые камеры.

В Варшавском гетто после депортаций в конце лета 1942 года члены Еврейской боевой организации (Jewish Fighting Organization) и другая политизированная молодежь начали убивать коллаборационистов гетто, в том числе евреев, которые работали на гестапо и нажили огромные состояния на деловых сделках с немцами, а также известных осведомителей гестапо. Послевоенная реакция, особенно среди выживших перемещенных лиц в Европе, на нацистских преступников, включая коллаборационистов, членов советов гетто, полицейских гетто или капо в лагерях, поначалу была решительной. Некоторых судили в оккупированной Германии и объявили ответственными за их действия.

Позже в израильских и немецких судах рассматривалось несколько получивших широкую огласку дел против еврейских коллаборационистов. Однако в юридическом смысле «вину» часто было трудно доказать. Поскольку конечной целью немцев было уничтожение еврейского населения, эти коллаборационисты подчинялись воле немцев, поэтому границы между сотрудничеством и коллаборационизмом часто были нечеткими. Суды общественной морали также склонны судить этих подсудимых снисходительно, поскольку люди задаются вопросом, что они могли бы сделать, чтобы спасти себя или членов семьи в подобных обстоятельствах, если бы им пришлось все это пережить. Мои студенты, читая «Дневник Мэри Берг», спрашивали о том, откуда она, находясь в Павяке, знала, что происходит в гетто, и почему она написала, что жертвы в Треблинке были убиты паром. Хотя во время акции 1942 года Мэри находилась в Павяке, стены Павяка были проницаемыми. Она говорит о слухах, доходивших до них через тюремных надзирателей и польскую полицию. Она и другие интернированные в Павяк также получали письма от друзей и семьи. Гутта Айзенцвейг получала подробную информацию от представителя сообщества Гиллеля Зайдмана. Через окна в Павяке они общались с новыми интернированными и обитателями гетто. В записках Мэри также отражено то, что люди знали тогда. Некоторые из первых сообщений указывали, что для убийства людей в Треблинке применялся пар. Через некоторое время после того, как заключенные впервые бежали из Треблинки, в Варшаве стало совершенно ясно, что немцы использовали угарный газ.

Картины страданий, которые мы видим сегодня в заголовках и на телеэкранах, делают наш мир, по сути, слишком похожим на мир юности Мэри. Сегодня молодые люди в попытках остановить убийства часто критикуют наш мир. Исследователи Холокоста пытаются сделать то же самое. Они надеются, что информирование будущих поколений о прошлом даст им возможность построить новый мир без ненависти. Дневник Мэри дает читателям понимание Холокоста с глубокой личной точки зрения и позволяет читателям надеяться на лучшее будущее для человечества.

Марсель Райх-Раникиль объясняет в своих мемуарах, говоря о своей жене, сбежавшей с Умшлагплац: «Тот, кто был приговорен к смертной казни, с близкого расстояния наблюдал за поездом, отправляющимся в газовые камеры, остается отмеченным на всю оставшуюся жизнь». Хотя Мэри никогда не проходила через Умшлагплац, она видела, как более 300 000 евреев прошли маршем мимо тюрьмы Павяк в Варшаве на пути к своей смерти в Треблинке. Вернувшись в США, она узнала, что большинство ее друзей и родственников в Европе погибли во время Холокоста, в том числе 200 польских евреев в Виттеле, ее сосед по комнате Росл Вайнгорт, Адам Вентланд и его сестры и многие другие из тех, кого она знала. Они были на пороге свободы, но мир отвернулся от них, и их депортировали обратно в Польшу, где они умерли в газовых камерах Освенцима.

Хотя читатели могут заключить, что Мэри «повезло» выжить, и предположить, что, оказавшись в Соединенных Штатах, она вернулась к счастью своих ранних подростковых лет, большинство также понимают, что жизнь людей, переживших травму, возможно, в первую очередь детей, навсегда изменена преследованием, их будущее отравлено ужасом, потерями и выбором, который им когда-то пришлось сделать.

Сьюзан Пентлин, почетный профессор

университета Центрального Миссури (США)

Глава I

Варшава в осаде

10 октября, 1939

Сегодня мне исполнилось пятнадцать лет[1]. Я чувствую себя очень старой и одинокой, хотя моя семья сделала все возможное, чтобы этот день стал настоящим днем рождения. В мою честь даже испекли миндальный торт, что в наши дни большая роскошь. Отец вышел на улицу и вернулся с букетом альпийских фиалок. Увидев это, я не могла не расплакаться.

Я так давно не делала записей в дневнике, что не знаю, смогу ли я когда-нибудь описать все, что произошло. Самое время возобновить. Большую часть времени я провожу дома. Все боятся выходить. Здесь немцы.

Мне с трудом верится, что всего шесть недель назад мы с семьей ездили на прекрасный курорт Цехоцинек, наслаждаясь беззаботным отдыхом с тысячами других посетителей. Тогда я еще не знала, что нас ждет. Первое представление о нашей дальнейшей судьбе я получила в ночь на 29 августа, когда хриплый рев гигантского громкоговорителя, возвещающего последние новости, заставил толпы прогуливающихся по улицам людей остановиться. Слово «война» повторялось в каждой фразе. Тем не менее большинство людей отказывались верить в реальность опасности, и выражение тревоги на их лицах исчезло, как только стих громкоговоритель.

Мой отец считал иначе. Он решил, что нам следует вернуться в наш дом в Лодзи. И через мгновение наши чемоданы уже стояли наготове посреди комнаты. Мы и не подозревали, что