Император Николай I - Александр Николаевич Боханов Страница 5

не мечтательными последышами невозвратного прошлого, надо в опыте пережитого наново уметь видеть это прошлое, преемственно воспринимая жизненные его силы. И тут мало кто так многому способен нас научить – разумею под словом „нас“ тех, кто под сенью Церкви мыслит будущую Россию, – как Император Николай I, как вся его эпоха – в их величественной простоте, определяемой жертвенностью служения России и Богу. Предметно-историческая Россия Николая I есть высшее обнаружение Третьего Рима».

Настоящая книга посвящена личности истинного сына России – Царя Николая Павловича, оставившего неизгладимый след в истории Отечества своим делом служения Родине.

Глава 1. Смерть на троне

Император Николай I скончался в 12 часов 20 минут пополудни в пятницу 18 февраля 1855 года. Обычная простуда, переросшая в пневмонию, свела его в могилу.

Кончина оказалась неожиданной и непредставимой. Тот, кто три десятка лет олицетворял честь, силу и мощь России, кто бессменно находился на имперском капитанском мостике, кто вершил судьбы, дела всех и вся, теперь покинул земные чертоги. Весть прозвучала как гром среди ясного неба, она потрясала и шокировала. Поэт Ф. И. Тютчев выразил впечатление с присущей ему яркостью: «Как будто нам объявили, что умер Бог».

Внезапность смерти и общая безрадостная атмосфера в стране породили различные слухи, как казалось, объяснявшие «загадочность» происшедшего. Возникли «версии», некоторые из которых пережили те давние времена и до сего дня «украшают» отдельные современные сочинения. Расхожих оказалось две.

Первая – «самоубийство». Вторая – «убийство».

Первая «версия» не только исторически несостоятельна, но и просто абсурдна. Николай Павлович целиком являлся человеком православным, воцерковленным, а потому никогда не смог бы совершить великий грех самоубийства. Ведь «наложить на себя руки» значило отринуть жизнь – дар Всевышнего. Подобное для истинно православного человека было категорически исключено.

Важен и нравственный момент. Шла война. Русская армия вела кровопролитные бои с войсками нескольких государств. Тяжелое положение складывалось в акватории Черного моря, но особенно в Крыму, где с сентября 1854 года бесчинствовали десятки тысяч франко-англо-турецких войск, к которым в январе 1855 года присоединилось и 15 тысяч итальянцев. Более чем стотысячный корпус интервентов держал в осаде Севастополь – главную базу русского военно-морского флота на Черном море[13]. Несмотря на превосходящие силы на суше и на море, одолеть русских не удавалось. Однако героическая эпопея стоила России больших жертв.

Император, как верный сын Отечества, был солдатом и по складу натуры, и по призванию. Находясь физически далеко от места драматических событий, он был там и душой, и телом. Он остро чувствовал и мучительно переживал все неудачи, страдания и горести армии. Как писал Николай Павлович командующему Русской армией князю А. Д. Меншикову (1787–1869) в ноябре 1854 года, «пасть с честью, но не сдаваться и не бросать». Для него всегда честь являлась значимее жизни.

Николай Павлович находился на фронте буквально 24 часа в сутки. Преданный и верный, он никогда бы не смог покинуть поле боя, никогда не стал бы дезертиром, а потому и все разговоры о его «самоубийстве» – плод воспаленного воображения.

«Версия» об убийстве формально и фактически на первый взгляд кажется более обоснованной. Любителям «тайных пружин» и «заговоров» как главных факторов исторических событий она предоставляет, как кажется, возможность «сорвать покровы» и обнажить «потаенное». На ниве «таинственной» подоплеки смерти Николая I трудились не только последующие «свободные интерпретаторы» истории. Тема не казалась пустопорожней и современникам, особенно из круга тех, кто переживал неудачи России как личное горе.

Прекрасно осведомленная о настроениях в высшем обществе Петербурга Анна Федоровна Тютчева в декабре 1854 года записала в дневнике, что «официальные круги, составляющие правительство, сильно тяготятся войной. Война расстраивает их привычки к комфорту и развлечениям». В этих «кругах» нет никаких патриотических чувств. Для них нужды России, ее честь и достоинство ценностями не являются, а потому и мечтают о мире даже путем предательства национальных интересов.

К этому времени и в Лондоне, и в Париже бравурные настроения давно миновали. Англии и Франции не удалось добиться почти за год тяжелейшей военной кампании никаких заметных побед. Высадка десанта на Камчатке закончилась разгромом, полностью провалилась и попытка оккупации Финляндии, потерпела неудачу и операция по захвату Архангельска. Обстреляв Соловецкий монастырь, английская эскадра бесславно ретировалась.

Совершенно несостоятельными оказались надежды Лондона и Парижа и на отторжение от России Кавказа. Горцы воевать за англо-французские интересы не собирались, а Турция была полностью разорена и деморализована. Ее армия, невзирая на то что ее возглавили фактически английские офицеры, оказалась недееспособной и никакого «освободительного похода» осуществить не могла.

В конечном итоге все свелось к борьбе за клочок суши – Севастополь, который «лучшая в мире военная коалиция» под главенством «блестящих» английских и французских генералов не могла захватить уже полгода. За это приходилось платить неимоверную цену: десятки тысяч интервентов уже погибли, а финансовые расходы превысили все мыслимые пределы.

В Англии и Франции нарастало разочарование и недовольство. К концу 1854 года было ясно, что успешных военных результатов ожидать не приходится и необходимо искать мирный выход из конфликта. Начался дипломатический зондаж. В Вене прошла серия переговоров представителей Англии, Франции, Австрии и России. В Париже и Лондоне, стремясь «сохранить лицо», надеялись «принудить Россию» к миру на их условиях.

Корыстная дипломатическая игра не имела никакого успеха. Николай I совершенно не собирался уступать там, где затрагивался престиж Империи. Он прекрасно осознавал, что, несмотря на жертвы и потери, Россия не побеждена. Не будет такого, чтобы агрессор, вторгшись в пределы Империи, начал диктовать какие-то условия! Покидавшему в феврале 1854 года Петербург британскому послу сэру Джорджу Гамильтону Сеймуру (1796–1880) Царь сказал последнее слово, звучавшее как клятва: «Может быть, я надену траур по русскому флоту, но никогда не буду носить траура по русской чести».

Было очевидно, что на «пути к миру» на условиях Запада неприступной скалой стоит Русский Царь, а потому его кончина являлась такой вожделенной для Лондона и Парижа.

Когда весть о смерти Царя распространилась, то в России сразу же возникли толки о том, что дело это «нечисто», что не обошлось без злого умысла. Шеф полиции генерал Л. В. Дубельт (1792–1862) записал в дневнике 21 февраля 1855 года: «В народе слышны были жалобы на докторов: „Отдали бы их нам, мы бы разорвали их!“»

Начиная с 19 февраля, когда появились первые сообщения о смерти Царя, и вплоть до 27 февраля – дня переноса тела в Петропавловскую крепость перед Зимним дворцом ежедневно собирались большие толпы народа, в которых на все лады проклинались «доктора-злодеи».

Позже тот же Дубельт отметил поразительный факт. За десять дней после