Якоб Бёме - Александр Алексеевич Грицанов Страница 5

окружении поклонников его идей и почитателей его таланта. О смерти Бёме сохранилось следующее предание. Проболев недолгое время горячкой, он вскоре после полуночи позвал своего сына Товия и спросил его, слышит ли тот прекрасную музыку, которая раздается вблизи? Сын ответил, что он ничего не слышит. Тогда Бёме, чтобы лучше слышать мелодию, велел отворить двери. Потом он спросил «который час?» Ему сказали: «Пробило два». Бёме молвил: «Мой час еще не настал. Мой черед придет через три часа».

Потом он молился, сделал некоторые распоряжения относительно рукописей и около 6 часов умер с улыбкой на лице, сказав: «Итак, теперь я отправляюсь в рай».

На могильном кресте Бёме была размещена следующая надпись: «Из Бога родившийся, в Иисусе умерший, Духом Святым запечатленный — покоится здесь Яков Бёме из Альт-Зейденберга, блаженно отошедший 1624 года 17 ноября, в 6 часов утра, на 50-м году своей жизни» [4, с. VII].

Собственной жизнью мыслитель подтвердил придуманный им самим девиз: «Тот, кто существует в жизни, как в вечности, и в вечности, как в жизни, — свободен».

После смерти крест на могиле философа-эзотерика с тремя символами (овца, орел и лев) был сломан обывателями, считавшими Бёме колдуном.

Действительная общеевропейская известность пришла к «тевтонскому философу» в 1632 г. после выхода в свет латинского перевода его сочинения «Истинная психология, или Сорок вопросов о душе».

В XIX же столетии (в 1875 г. на 300-летие рождения) благодарные земляки открыли в Гёрлице памятник Бёме.

«Чувство Бога», которым был полон Бёме, характеризуется следующими стихами немецкого поэта-мистика Ангелуса Силезиуса (1624–1677):

«Рыба живет в воде, растения на земле,

птицы в воздухе,

Сын на небосводе, саламандра не умирает

в огне,

А сердце Бога есть элемент Якова Бёме».

Судьба и интерпретации идей. Бёме была чужда мысль персонального отделения от официальной государственной Церкви, но это сделали в XVII–XVIII вв. его последователи, бёмисты, основавшие секту ангельских братьев. В Англии распространителем его идей был Бромней и основанное Иоанной Лид общество филаделъфов. Также английский врач Джон Бордейдж снискал себе славу как толкователь идей Бёме.

В 1675 г. в Амстердаме увидело свет первое Собрание произведений Бёме. Полное же собрание сочинений Бёме на немецком языке, впервые изданное германским мистиком И. Гихтелем в 10 томах в 1682 г., впоследствии не раз переиздавалось: Гмозингом (1715), Иберфельдтом (1730, иногда трактуется как первое Полное собрание сочинений мыслителя), Шиблером (1831–1847), а также Вулленом (1838), Хамбергером (1844), Фехнером (1858), Пейпом (1860), Мартенсеном (1882).

Представителей романтизма влекли к Бёме любовь к родной стране и наивно-сказочное понимание природы. Под влиянием именно его идей в романтизме утвердилось мистическое понимание мира и искусства. Романтики, родственно Бёме, видели в одухотворении природы способ к ее познанию. Произведение «Эликсиры сатаны» Э. Т. А. Гофмана реально выступает поэтическим комментарием-парафразом к текстам Бёме, местами не могущее быть адекватно понятым без знакомства с учением немецкого мистика-мыслителя.

Под влиянием идей Бёме находились французский мистик Л. К. С. Мартен и Ф. Шлегель. На него активно ссылались звезды первой величины немецкой трансцендентально-критической («классической») философии Ф. Шеллинг и Г. Гегель, а также А. Шопенгауэр, Ф. фон Баадер и И. Гаман. Гегель полагал Бёме провозвестником и основателем философии Нового времени. По замечанию основоположника всеобъемлющей диалектической системы понимания мира, трудов этого человека «нам не следует стыдиться». Гегель, учуявший в Бёме гениальную натуру, сравнивал его с прекрасным духом Ариелем из «Бури» У. Шекспира, но ущемленным, согласно угрозам Просперо, в трещине узловатого дуба: «… так и великий дух Бёме застрял в твердом узловатом дубе чувственного мира, в крепком узловатом сростке представлений, и не может прийти к свободному выражению идей».

В этом контексте существенно важным в философии Бёме выступало не конкретное описание природных явлений, не «варварский» (по оценке Гегеля) способ изложения собственных идей, а глубокая постановка проблемы Бога и мира как диалектической проблемы «саморазделения».

Л. Фейербах изложил суть теософского учения и философии Бёме в «Истории новой философии» (1833). Очень хорошо — академично и без избыточной рекламы собственных идей — писал о Бёме этот мыслитель, материалист и критик религии [63]: «История мыслящего духа ведет нас теперь из великолепных, внешне блестящих и импонирующих, а внутри довольно несовершенных дворцов славных отцов эмпиризма в плохую и невзрачную внешне, но хранящую сокровища внутри хижину гёрлицкого сапожника Якова Бёме. Блестящее исключение из общего правила: сапожник, знай свою колодку, которое доказывает на деле, что дух истории, всеобщий дух есть единственный дух человека и он, невзирая на лица, ранги, рождение, внешние средства, выдвигает людей из пыли и мрака неизвестности и делает их своими органами, провозвестниками своей сущности.

Исторические идеи, как подземные источники, пробиваются также из мест, где их меньше всего можно было ожидать; они исходят от индивидов, которые черпают сведения о том, что происходит в духовном мире, не из необходимого, обусловленного образованием и знанием языков чтения отечественных и иностранных журналов, а по слухам и самое большее из сельской газеты; они поэтому кажутся тому, кто рассматривает таких индивидов вне истории, чудесами, так как эти индивиды удивляются себе и их собственные идеи, к которым они не знают, как пришли, являются для них загадкой: они кажутся откровениями, внушениями или озарениями свыше, каковы они в известном смысле и есть.

Я плохо понимал раньше, — говорит Я. Бёме о себе, описывая начало своей писательской деятельности, — возвышенные символы веры по примеру всех мирян и еще менее природу, пока не начал мне сиять свет вечной природы, чему я так обрадовался, что начал записывать познанное мной. Ибо дух пронзил меня, как молния, и я увидел глубину вечности; когда проходит ливень, он настигает то, что настигает; так было и со мной: я начал писать, как мальчик в школе, и записывал познанное с большим рвением».

Послушай, пасквилянт! — так обращается Бёме к своему противнику Б. Тилькену. — Если ты владеешь искусством этого мира, то я владею искусством божественного мира: ты изучил свое, а мое есть дар милости Божьей…

Бёме — мистик, если можно применить это неопределенное и в новое время опошленное выражение к обозначению такого замечательного человека, как он; но мистик, который занимается умозрениями, в пределах мистики борется за свободу от мистицизма, за ясное познание. Основания и отправные точки его мыслей суть теологические представления прежнего времени, рассеивающие чистый небесный свет мышления на темном облачном фоне духа в радужные цвета фантазии. Поэтому многим, кто держится лишь мутной стихии его основы, он кажется только мистиком или даже религиозным мечтателем, поэтому он попадает в руки