Гюстав Курбе - Герстл Мак Страница 49

«Что касается Курбе, я заявляю, что те, кто с презрением отнесся к более или менее эксцентричным произведениям этого художника, и те, кто занялся его апологией… равно показали себя посредственными судьями. Они не сумели проанализировать его творчество и определить его место, не поняли, что в живописи… самое главное, самое важное — это мысль… Какова же идея Курбе… пронизывающая все его творчество? Вместо ответа эти люди поспешили поднять знамя, на котором написано… „Реализм“; критика открыла кампанию, и вот уже Курбе… стал чем-то вроде сфинкса, с которым целых десять лет связывается прогресс французского искусства… Нет, Курбе не сфинкс, а полотна его не чудовища»[268].

«Я определяю… искусство как идеальное изображение природы и нас самих с целью физического и нравственного совершенствования рода человеческого»[269].

«Поскольку реализм получил свое наименование с легкой руки г-на Курбе, поскольку именно он, благодаря своему таланту и смелости, наиболее энергично выражает это современное течение, а его полотно „Возвращение священников с конференции“ послужило для меня толчком к написанию этой книги, читатель извинит меня за подчеркнутое внимание к этому художнику»[270].

«Мы уже сказали, что искусство порождается и оправдывается особой способностью человека — его эстетической способностью. Она состоит, добавили мы, в умении создавать более или менее идеализированное изображение нас самих и природы с целью нашего физического и нравственного совершенствования.

Отсюда следует, что искусство не может существовать в отрыве от правды и справедливости, что проводниками их служат наука и мораль, а само искусство лишь их помощник и что поэтому первый его закон — уважение к нравственности и разуму. Прежние школы, как классическая, так и романтическая, утверждали, напротив… что искусство не зависимо от всякого нравственного и философского контроля и существует само для себя»[271].

«Против этой-то упадочной теории искусства для искусства открыто и энергично восстает и протестует Курбе, а с ним вся современная школа, называемая теперь реалистической… Цель искусства — помочь нам познать самих себя через раскрытие всех наших мыслей… стремлений, добродетелей, пороков, смешных сторон и тем самым способствовать воспитанию в нас достоинства и совершенствованию нашей личности»[272].

«Курбе хотел показать [в „Возвращении с конференции“] не более или менее смешную сценку с пьяными, даже не контраст… между общепринятым представлением о духовенстве и нарушением закона о появлении в нетрезвом виде… Курбе хотел показать полное бессилие религиозной дисциплины… поддержать в священнике строгую добродетель, которой от него требуют… хотел показать, что священник не столько лицемер и вероотступник, сколько жертва своей профессии»[273].

«Я не останавливаюсь на недостатках его произведений: неточности перспективы и пропорций, несколько однообразных темных тонах… некоторой небрежности… тенденции и карикатурности… иногда грубости, переходящей в нечто шокирующее, что, на мой взгляд, объясняется отсутствием единства между его искусством и его принципами. Словом, я не собираюсь обсуждать техническую сторону искусства Курбе: здесь я не авторитет. Я остаюсь в пределах своей области — идеи, стоящей за произведением и школой…»[274].

«Курбе скорее художник, чем философ, и ему не приходили в голову те мысли, которые я здесь изложил… Он, разумеется, отнюдь не сознательно вложил в „Священников“ ту мощь, которую я вижу и подчеркиваю в этой картине… Но даже если допустить, что все усмотренное мной в его персонажах — мое воображение, мысль все равно остается…»[275].

«Курбе — настоящий художник по таланту, по нравственному облику, по темпераменту и как таковой не свободен от претензий, предрассудков, ошибок… Наделенный сильным и ясным умом, он мыслит как зрелый человек, но, несмотря на это, он всего лишь художник: он не умеет ни говорить, ни писать, и от его классического образования сохранилось мало следов. Хотя сложен он как Геркулес, перо для его руки тяжелей, чем брусок железа для детской ручонки. Говорит он длинными периодами, а мысли у него отрывочные; у него бывают отдельные озарения, более или менее верные, иногда удачные, часто софистические… Курбе можно определить так: очень умный человек, все способности которого сконцентрированы в одной области… Курбе считает себя самой независимой и своеобразной личностью среди художников. Да, независимый по темпераменту, характеру, воле, как балованные дети, которые делают только то, что хотят. Да, личностью, в том смысле, что он слишком занят собой и немного фанфаронствует от тщеславия; наиболее уязвимы его картины именно там, где они обнаруживают его индивидуальность… Курбе не изобрел ни реализма, ни идеализма, ни натуры… Правда состоит в том, что Курбе в своем реализме один из самых великих наших идеалистов…»[276].

Взгляды Прудона на социальное назначение искусства давно опровергнуты, но он проявил необыкновенную проницательность в анализе если уж не работ Курбе, то его характера. Тем не менее Золя энергично протестовал против подхода Прудона к художнику: «Прежде всего… я крайне огорчен, что Курбе впутан в эту историю. Я предпочел бы, чтобы Прудон избрал в качестве примера кого-нибудь другого, и не такого художника, а бездарного живописца. Больше того, философ нарядил Курбе в чужое платье… Курбе у Прудона — это оригинал, пользующийся своей кистью, как школьный учитель розгой. Получается так, что даже самое незначительное его полотно проникнуто иронией и поучением… Не спорю, отдельные вещи художника, может быть, и преследуют сатирические цели… Для меня же Курбе просто личность… Если Курбе, которого считают гордецом, черпает свою гордость из уроков, которые он нам дает, я готов отправить его обратно в школу. Пусть он знает, что он хоть и великий человек, но всего лишь бедный невежда… Он лишь гений правдивости и мощи… Пусть же он этим удовлетворится… Курбе — единственный художник нашего времени; он из породы художников, пишущих плоть, его братья… Веронезе, Рембрандт, Тициан. Прудон, как и я, видел картины, но видел их по-другому — с точки зрения чистой идеи, не обращая внимания на живопись. Полотно для него — это сюжет; пишите в красных, пишите в зеленых тонах — ему-то что?.. Я люблю Курбе безусловно, Прудон — только относительно… Его [Прудона] рациональное искусство, его реализм представляет собой, по правде говоря, отрицание всякого искусства… Напротив, мое искусство есть отрицание общества, утверждение индивидуальности, свободной от всех правил и социальных заказов»[277].

Сам Курбе, разумеется, был в восторге от книги, которую целиком считал данью восхищения его творчеством; главы, где он не упоминается, не произвели на него впечатления. «Это самая великолепная вещь, какую можно себе представить, — писал он к Кастаньяри, — и это самое