Алина Зиолковская - 50 знаменитых любовниц Страница 45

По возвращении в Берлин Дункан познакомилась с другим великим режиссером-реформатором, любовь к которому затмила все вокруг. Гордон Крэг, которого Айседора считала «одним из необыкновеннейших гениев нашей эпохи», был властителем театральных дум. «В лице Крэга я нашла сверкающую юность, красоту, гений. Я нашла в Крэге ответную страсть, достойную моей. В нем я встретила плоть от плоти моей, кровь от моей крови». Но после первых нескольких недель безумной страсти между ними завязалась отчаянная борьба. «Моим уделом было вдохновить великую любовь этого гения, и моим же уделом оказалась попытка примирить продолжение моей собственной артистической деятельности с его любовью. Немыслимое сочетание. Жить с ним означало отречься от своего искусства, от личности, более того, может быть, и от самой жизни и рассудка. Жить без него означало пребывать в состоянии постоянного уныния, мучиться ревностью, для которой, увы, у меня, казалось, были все основания». Крэг настаивал, чтобы Айседора оставила артистическую карьеру. Стоит ли говорить о том, что это было невозможно. Союз, подтачиваемый «творческими ссорами», а затем и ревностью, распался достаточно быстро. «И все же Гордон Крэг ценил мое искусство, как никто другой его никогда не ценил. Но его самолюбие, его ревность как артиста не позволяли ему признать, что какая-нибудь женщина может действительно быть артисткой», — писала Дункан. Плодом этой недолгой, но страстной любви стало рождение дочери, которой отец дал поэтичное ирландское имя Дирдрэ. «О женщины, зачем нам учиться быть юристами, художниками и скульпторами, когда существует такое чудо! Теперь я знала всепоглощающую любовь, перед которой бледнеет любовь к мужчине».

Долгие годы Дункан была одержима идеей создания собственной танцевальной школы. Учредить «школу для молодежи всего мира» танцовщица решила в Германии, которая, по ее мнению, была в те годы центром философии и культуры. Сорок детей не только обучались искусству танца, но и были полностью на ее обеспечении. Неудивительно, что средств на покрытие всех расходов не хватало. Однажды Айседора сказала своей сестре: «Так не может продолжаться! Если мы хотим, чтобы школа продолжала существовать, то должны разыскать какого-нибудь миллионера». Вскоре слова, сказанные в шутку, танцовщица начала повторять всерьез. Желание осуществилось — Айседора встретила Париса Юджина Зингера, сына известного производителя швейных машинок. Утонченный и благородный, к тому же блистательный красавец, он был одним из самых состоятельных людей Европы. Все расходы по содержанию школы Зингер взял на себя. Постепенно доверие и благодарность, которые поначалу Айседора испытывала к этому человеку, переросли в более глубокое чувство. Лоэнгрин, как называла возлюбленного Айседора, преподносил роскошные дары, устраивал в ее честь приемы и маскарады, окружил нежнейшей заботой. Впервые она могла совершенно не задумываться о деньгах. Лоэнгрин и Айседора были счастливы, когда родился сын Патрик. «Искусство, успех, богатство, любовь и, главное, прелестные дети… Какой пустой и мрачной была бы без них жизнь, ведь дети больше, чем мое искусство, в тысячу раз больше, чем любовь любого мужчины, наполняли и увенчивали мою жизнь счастьем», — признавалась Айседора. Но счастье ее было коротким. Жизнь потеряла всякий смысл, когда 6-летняя Дирдрэ и 3-летний Патрик погибли, утонув в упавшем в Сену автомобиле. Есть ли на свете большее горе, чем смерть детей?! Айседора Дункан прошла через это немыслимое испытание и нашла в себе силы пережить его. Чего ей это стоило, знала только она сама. «Если бы горе постигло меня в моей жизни раньше, я могла бы его преодолеть; если бы оно пришло позднее, то не явилось бы для меня столь ужасным, но в ту минуту, в расцвете сил и энергии, оно совершенно разрушило мои силы и стойкость. Если бы хоть великая любовь поглотила и унесла меня прочь, но Лоэнгрин не отвечал на мой призыв». После всего случившегося Зингер заболел, а вскоре совершенно неожиданно покинул Айседору. Но эта удивительная женщина поняла его и, наверное, простила: «Моя печаль… моя напряженная скорбь были слишком сильны, чтобы Лоэнгрин мог их выносить». Впоследствии Айседора и Парис встретились снова, но их отношения уже были скорее искренней дружбой, чем любовью.

Айседора понимала: чтобы пережить весь этот ужас, она «должна отыскать какой-нибудь путь к жизни». Элеонора Дузе, ее верный и преданный друг, говорила артистке: «Айседора, вы должны вернуться к вашему искусству. В этом единственное ваше спасение». Чтобы хоть как-то притупить сковавшее ее горе, Дункан изъездила на своем автомобиле всю Швейцарию и Италию. Но свое спасение она нашла в том, что всегда составляло смысл ее жизни, — в искусстве и любви. Айседора с еще большим энтузиазмом принялась обучать своих учениц, «щедро отдавая им все, включая заботу об их питании, одежде и всем том, о чем могла заботиться самая любящая мать».

Но образы собственных погибших детей продолжали преследовать ее. Однажды, прогуливаясь в одиночестве по морскому берегу, Айседора увидела впереди Дирдрэ и Патрика. Она бросилась за ними, но видение растворилось в морских волнах. Почувствовав, что сходит с ума, Айседора в отчаянии бросилась на землю и зарыдала. Очнувшись, она увидела человека, который сочувственно гладил ее по голове. «Могу ли я что-нибудь для вас сделать, помочь вам?» — произнес он. «Да, — сказала Айседора. — Спасите меня… спасите больше, чем мою жизнь… мой разум. Подарите мне ребенка». Вспыхнувшее чувство дало ей надежду и вернуло желание жить. В молодом итальянском скульпторе Анджело Айседора увидела свое избавление «от горя и смерти». Она почти уверилась в том, что ее новая любовь одержит победу над скорбью. Но ее иллюзия длилась недолго. Молодой итальянец был помолвлен и принадлежал к семье строгих правил. Объяснившись с Айседорой в письме, он навсегда попрощался с ней. «Но я вовсе не сердилась на него. Я чувствовала, что он спас мой разум», — вспоминала Дункан. Кроме того, эта короткая связь принесла Айседоре сына. Но счастье снова лишь на миг озарило ее жизнь. Мальчик, в котором заключались все надежды и чаяния Айседоры, умер через несколько часов после рождения.

Скорбь по погибшим детям не покидала Дункан до конца ее жизни, она нередко стояла на грани самоубийства. «Помоги мне покинуть этот проклятый мир, — умоляла она Мэри Дести незадолго до своей смерти. — Я не могу больше жить ни одного дня в мире, полном золотоволосых детей. Это выше человеческих сил. Ни алкоголь, ни возбуждение, ни что-либо другое не могут облегчить чудовищную боль, которую я ношу с собой 13 лет».

После смерти новорожденного сына усталая, покинутая, больная Айседора снова проводила свои дни в угрюмом однообразии. В это мрачное время, словно «ангел света», возник перед ней пианист Вальтер Руммель. «Когда он явился, мне показалось, что молодой Лист сошел с полотна. Он был высок, худощав, блестящий локон спускался на высокий лоб, а глаза были похожи на прозрачные источники сияющего света. Вдохновляемая его игрой, я слагала новые танцы. Так началась самая чистая любовь в моей жизни», — вспоминала танцовщица. Нежного и мягкого Вальтера Айседора называла «мой архангел». В этом человеке она нашла сострадание и утешение, которые были ей так необходимы. Но, увы, и эта любовь закончилась для Айседоры муками ревности и отчаянием: Вальтер оставил ее, влюбившись в одну из молоденьких учениц ее школы. «Весь мой опыт меня ничему не научил, и это открытие явилось для меня тяжелым ударом. Конечно, я и прежде в своей жизни испытывала тяжкие страдания, которые причиняют когти зеленоглазого чудовища ревности, но никогда еще мной не владела такая неистовая страсть, как сейчас. Я любила и в то же время ненавидела, и это испытание внушило мне глубокое сочувствие и понимание тех несчастных, которых невообразимые пытки ревности подстрекают к убийству любимого человека», — признавалась Дункан. В очередной раз она пришла к заключению, что для нее «мир и любовь умерли».