Страницы из дневника - Владимир Амфитеатров-Кадашев Страница 41

претенциозно одетые дамы, мужчины в фуражках с кокардами, здоровые дети, с лицами круглыми, словно румяные яблоки, казачки пригородных станиц, красивые, ражие, — и военные, военные, военные. Вообще, из каждой щели здесь прет быт, и быт оригинальный — с оттенками той особой выдержки, которую дает только строевая дисциплина. В каждой мелочи здесь чувствуется не расплывчатость российского провинциального житья, а какая-то сжатость, словно все ожидают команды. Человек здесь, как общее правило, красив и здоров (особенно мужчины — рослые молодцы, прекрасно сложенные; женщины хуже, ибо в них не чувствуется женственности, они слишком «валькирии»), но в этой красоте чувствуется что-то лошадиное, или нет — конское: сразу видно, что вы — среди расы всадников, садящихся в седло чуть ли не на другой день после рождения; здесь ведь на вопрос «Ездите ли вы верхом?», на который в России в 80 случаях из 100 услышите отрицательный ответ (особенно от женщин), отвечают: «Да» с некоторым удивлением, как будто бы вы осведомились: «Пьете ли вы чай?» или: «Едите ли вы хлеб?» От конского этого здоровья уклад здесь сытый, ровный, любят покушать и угостить, благо богатство родной земли позволяет щеголять угощением — каймаками и вином, икрою и копченою рыбою. Вообще живут в свое удовольствие, с удобствами: не думаю, что во многих русских провинциальных городах средней руки (каков, в конце концов, Новочеркасск) было бы столько квартир, снабженных всею техникою последних лет — ваннами, канализацией, электричеством, центральным отоплением, водопроводом и т.д. Причина понятна: чуть не половину города составляют особняки, которые воздвигнуты пенсионерами-чиновниками, войсковыми старшинами в отставке и т.д. Мечтою каждого интеллигентного казака было на старости иметь домик в Новочеркасске, и когда эта мечта осуществлялась, то, конечно, старались строиться со всевозможным комфортом. И интеллектуальная жизнь была здесь не в загоне: библиотека гораздо лучше ростовской, про музей и говорить нечего. (Ростовский музей — это не музей, а какой-то дом Плюшкина. Достаточно сказать, что там в качестве редкостей выставлена моя фотографическая карточка, а карточки Бедова нет лишь потому, что он никак не мог собраться с деньгами, чтобы увековечить в фотографии свою пьяную рожу. Это не шутка: заведующий сим удивительным музеем, невероятный чудак, возымел намерение составить коллекцию «знаменитых иностранцев, посетивших Дон» и был так любезен, что сопричислил Бедова и меня к этой категории). Театр в прежние времена был одной из лучших провинциальных сцен: до сих пор новочеркассцы горделиво подчеркивают, что Комиссаржевская начинала карьеру у них. Сейчас это, конечно, упало: я был в драме, был в оперетте, — очень любительски, провинциально. Зато маскарад в местном клубе мне понравился: эти гишпанки и цыганки с бумажными цветами в волосах и в красных, обшитых блестками кофточках, китаянки в ситцевых капотах, толстушка в русской рубахе и высоких сапогах, явно позаимствованных у младшего брата, черная «Ночь» с елочною звездою в волосах, эти разговоры: «Маска, я тебя знаю», — все это очень смешно, словно из «Мелкого беса». В прежнее время Новочеркасск, вероятно, был совсем вне политики. Но теперь политика на первом месте: как же, столица — со «сферами», со «двором»! «Сферы» и «двор» — всецело изобретение Краснова. Насчет его мечтаний о герцогской короне — вероятно, врут. Но что он любит разыгрывать владетельного князя, что у него есть страсть обставлять власть некою декоративною пышностью (этого совсем не было у Каледина) — несомненно. Новочеркассцы тянутся за атаманом, и каждая Марья Павловна и Надежда Сидоровна старается завести «салон», где бы решалась «высокая политика». Качественная разница между «высокой политикой» и прежними чаепитиями под аккомпанемент сплетен невелика. Но Марьи Павловны уверены — их «салоны» спасают Дон и Россию. А которые почестолюбивее, так убеждены, что от их «салонов» изойдет спасение миру. Конечно, особой важности эта болтовня не имеет, но жалко, что сплетнический элемент часто вызывает недоразумения и трения между теми, кто сейчас отнюдь не должен ссориться. Нельзя отрицать, что салоны сильно способствовали обострению вражды между атаманом и оппозицией. Особенно постарались в этом смысле салоны Е.Д.Богаевской и Л.А.Сидориной.

ЗАПИСНАЯ КНИЖКА

Разговор с Севским о казачьем монархизме: ошибочно думать, что республиканская идея глубоко проникла в казачьи души и что казаки искренние демократы, в смысле февраля 1917 года. Наоборот, Февраль им ненавистен, ибо Февраль — это суд над Калединым, объявление казачества «подозрительным по контрреволюции», засилье иногородних, обиды Керенского Союзу казачьих войск, посягательство Петербурга на основные права казацкие и, как эпилог, — первое вторжение большевиков. Но не менее глубока другая ошибка: на казачьей ненависти к Февралю строить монархические надежды. Больше: всякая монархическая пропаганда безумно раздражает казачество, пугает его, и тот, кто талдычит о царе, — делает дело опасное и неверное, совершенно не понимает казацкой психологии. Казаки, в массе, твердо уверены, что единственная законная власть — власть династии Романовых. Но не менее тверда уверенность казаков, что фактически сейчас восстановление этой власти немыслимо. Реалисты и практики, они боятся реставрации, ибо в глубине души считают свое поведение в 1917 году преступным, мятежным, подлежащим наказанию. А так как быть наказанным никому не хочется, то у них, естественно, рождается желание: пусть законная власть не приходит, постараемся как-нибудь устроиться без нее, по-свойски. Севский рассказал интересную иллюстрацию этих чувств. Во время захвата Новочеркасска красными приехал на Дон молодой казак, рассказавший, будто в Киеве на вокзале он встретил Николая II, и Николай сказал ему: «Как приедешь на Дон, передай этим сукиным детям, что я скоро вернусь на царство, и тогда покажу им, где раки зимуют». Рассказ был явно нелеп и, тем не менее, произвел огромное впечатление: на другой день из Голубовских красных частей дезертировало не меньше одной трети...

_____

Умение Краснова делать эффектные жесты поразительно. На летнем Круге он победил оппозицию едва ли не исключительно тем, что возмущенно швырнул пернач на стол, как бы отказываясь от власти. Это вышло так непосредственно, естественно, что только через некоторое время ошалевший Круг сообразил, что этот непосредственный жест на деле был тщательно обдуман заранее: ведь атаман не ходит постоянно с перначом, пернач надлежало заранее принести из музея. Но было уже поздно: Краснов добился вотума доверия. Конфликт этот возник из-за И.А.Родионова, в то время ведшего официоз правительства, конечно, в крайне монархическом духе, вызвавшем недовольство казаков на фронте и способствовавшем большевистской агитации. Интересно, что, победив оппозицию, в этом вопросе Краснов фактически уступил: Родионов был удален (в утешение ему создали «Часовой»), и «Донские ведомости» перешли к Казмину.

_____

Успех Добрармии на Кавказе