Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский Страница 40

явный, что когда полицейские или, вернее, военные власти, исполнявшие тогда полицейские функции, наткнулись на центральную большевистскую организацию, немцы не позволили арестовать её участников. Точно так же даже в отношении отдельных лиц — заведомых большевиков никакие преследования не были возможны. Немцы, чувствуя неизбежность ухода и так же не доверяя Скоропадскому и его окружению, как и союзники, хотели, покидая Украину, оставить там пороховую бочку, которая затем всегда могла быть ими взорвана в нужную минуту.

Этот «саботаж» антибольшевистских действий военных и административных властей в Киеве и других ещё занятых немцами городах в ту пору был «злобой дня» во всех настоящих патриотических русских кругах на Украине. Конечно, при такой обстановке нужны были совершенно исключительные, прямо гениальные смелость и находчивость, чтобы заменить правительство Скоропадского, которое потеряло доверие и немцев, и союзников, таким украинским правительством, которое смогло бы говорить с союзниками на условиях полного взаимного доверия. Таких людей, очевидно, не было, потому что если бы они были, то вообще вся история русского белого движения пошла бы совершенно иными путями.

Я предложил Коростовцу другую комбинацию: бросив ради общего дела все свои личные дела, сейчас же отправиться в Екатеринодар к Сазонову и Нератову и установить связь с ними для немедленного соединения всего юга России под одним командованием, с тем чтобы донские войска могли постепенно заменить уходивших немцев. Наконец, если такое замещение было фактически невозможно, то Сазонов и Нератов своим авторитетом должны были поддержать идею союзнической оккупации Украины взамен немецкой. Я, надеясь на всегдашнее доброе отношение ко мне Сазонова и недавнее приглашение через Г.Н. Кутепова в Екатеринодар, брался убедить Сазонова принять участие в этом деле, разъяснив всю важность его для самих же союзников. Я не мог себе представить, чтобы Сазонов ответил отказом в таком явно неотложном и первостепенной важности вопросе.

Коростовец ехидно засмеялся, уверяя меня, что насчёт Сазонова я глубоко ошибаюсь: «Вот увидите, что Сазонов — человек честный и решительный, но тогда, когда нужно идти по проторенным путям. Сейчас же мы в полном бездорожье. Наша «Украина» гроша ломанного не стоит, но мы вынуждены за неё цепляться faute de mieux[20], а Сазонов с этим словом примириться не сможет. Повторяю, все мы в его глазах лишь «мазепинцы», и он не только нам не поможет в сношениях с союзниками, но и потопит нас: узнав, в чём дело, заявит, что «украинцы» хуже большевиков, потому что разрушают единство России».

Из тех разговоров, которые я имел с Сазоновым уже в 1920 г. в Париже, я понял, что в этом отношении Коростовец был прав. Мало того, то, что я там увидел, заставило меня оценить всю меткость определения Сазонова как человека честного и решительного, но лишь пока идёт речь о «проторенных путях». Вся сложность послевоенного международного положения Европы в связи с гражданской войной в России не была им оценена в должной мере. То, чего не говорил Коростовец, но о чём нетрудно было догадаться по его вполне прозрачным намёкам, — это опасение прямого вмешательства Сазонова в «украинский вопрос», которого тот просто не признавал. Не веря в большие государственные горизонты Сазонова, Коростовец боялся, как бы обращение за помощью не кончилось дискредитацией самого дела или возбуждением во всей его широте живого антагонизма великорусских и украинских крайних и непримиримых националистических тенденций. Момент ухода немцев из Украины в 1918 г. был совершенно неподходящим для этого.

Вместо того чтобы принять моё предложение о соглашении с деникинским дипломатическим управлением, Коростовец продолжал убеждать меня поступить к ним на службу, причём, если мне почему-либо не хочется ехать в Яссы, он предлагал мне дипломатический пост, соответствовавший моему прежнему положению в Министерстве иностранных дел, в любом заграничном представительстве, где якобы я не только буду им полезен, но и получу нравственное удовлетворение, сознавая свою полезность для «общерусского дела». Он весьма откровенно высказался о своём дипломатическом ведомстве, заявив, что оно собрано «с бору по сосёнке», но что нет смысла задумываться о кадрах: «Все остальные министерства не лучше — сами увидите». Эти жалобы на «безлюдье» я слышал впоследствии многократно, и один из белых губернаторов (С.С. Щетинин, управлявший Екатеринославской губернией) говорил мне год спустя: «Все говорят — нет людей, а я думаю — их никогда и не было».

Когда я решительно отказался от предложения Коростовца, он вдруг посмотрел на меня: «Скажите, неужели наше положение настолько безнадёжно? Со стороны это всегда виднее…» Так говорил фактический министр иностранных дел Скоропадского. Я ответил, что не берусь судить, насколько безнадёжно положение, но подробно остановился на всех признаках более или менее быстрого конца. Не желая осуждать кого бы то ни было из наших чиновников, поступивших к Скоропадскому в самом начале предприятия, я сказал, что теперь, с моей стороны, это было бы лишь ловкое использование момента ради получения всякого рода материальных выгод, связанных со штатами и вообще поступлением на службу, без всякой веры в то, что я могу принести какую-то пользу делу. Кроме того, я был связан своим словом Г.Н. Кутепову и, хотя не был фанатичным поклонником государственных талантов Сазонова, всё же никак не мог сравнивать последнего со Скоропадским.

Ф.А. Лизогуба, бывшего в это время премьером у Скоропадского, я знал лично по Петрограду, когда в 1917 г. в качестве представителя нашего министерства работал у него в Министерстве внутренних дел (где тот был на положении товарища министра) в комиссии по облегчению положения военнопленных славян. Я помнил ярко выраженные славянофильские взгляды Лизогуба и не верил в его германофильство, но в это время, с октября 1917 г. по осень 1918 г., многие вдруг стали германофилами, вплоть до П.Н. Милюкова, о котором в Киеве я узнал ряд интереснейших деталей, касавшихся его свидания с германскими генералами. Но хотя я знал людей, с которыми мне пришлось бы работать, и лично симпатизировал И.Я. Коростовцу в его желании не дать Украине попасть в большевистские сети, всё же поступать на дипломатическую службу к Скоропадскому я категорически отказался.

На этом мы расстались. Коростовец, которому, по-видимому, искренне хотелось привлечь меня на службу, так как своих сотрудников он ценил невысоко, сказал мне на прощание, что не отчаивается меня убедить, и просил во всяком случае не уезжать без свидания с ним. Но на самом деле мы простились с ним тогда надолго, и перед своим отъездом я к нему не зашёл, так как знал во всех подробностях его планы и в них не верил. Впрочем, те из чиновников, которые потом