После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль Страница 4

солдаты пытались удержать меня. Я боролся с собой, охваченный сомнением. Интересно, какую участь русские уготовили для офицеров? И следует ли мне скрывать свою принадлежность к офицерскому составу? А вдруг кто-нибудь, когда узнают, что я офицер, посчитает, что я скрывал свое звание от страха? Ну уж нет! С тяжелым сердцем я попрощался со своими товарищами и направился к уже построившейся отдельно группе пленных. Где и когда нам доведется увидеться снова?

Повсюду, куда бы мы ни смотрели, были отрыты укрытия. Нас отвели к одному такому укрытию и заставили вползти внутрь через щель. Нас было около 60 человек, но всякое движение прекратилось, как только внутрь пролезла примерно половина нашей группы. Приглушенные голоса изнутри сообщали, что укрытие переполнено и в нем больше не было мест. Но русские помогли нам продвинуться с помощью ружейных прикладов, и через пару минут все мы уже находились под землей. Мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, места для того, чтобы хотя бы присесть, не было. Тем, что совсем обессилели, некуда было даже упасть. Ограниченное пространство в землянке было безжалостно к нам. Крики, стоны и жалобы постепенно сменились мертвой тишиной. Над единственным вентиляционным окошком был натянут брезент, защищавший обитателей землянки от снега. Внутри царила полная темнота.

Сколько прошло часов? А может быть, дней? Разве можно правильно оценить прошедший период времени в положении, когда секунды тянутся целую вечность! Вдруг «дверь» распахнулась вверх, и нам приказали выходить. Если бы не вещи некоторых из пленных! С ними на то, чтобы выбраться из тесного укрытия, потребовалось вдвое больше времени, чем обычно. Нас построили и повели к котлу, в котором для нас что-то готовили. К счастью, у меня сохранился мой котелок. Я видел, как некоторым из пленных пришлось есть из ржавых консервных банок. Поварами были пленные румыны. Они вели себя отвратительно. И что они положили в котел? Нечищенная картошка, в основном раздавленная, черного цвета. Несмотря на то что все были голодны, нам приходилось выбрасывать большую часть своей порции. Помимо картошки в состав варева входили останки каких-то животных, неочищенный овес и другие злаковые. Впервые за три дня в наши желудки вновь попала хоть какая-то горячая еда.

А потом нам пришлось снова отправляться в щель под землей. Когда мы карабкались внутрь, я заметил, как несколько пленных рубили лежащие чуть поодаль останки лошади. Когда мы оказались внутри, то вновь жалобы, толчки и давка вскоре сменились равнодушной тишиной. Состояние некоторых из стоявших в землянке внушало мне серьезные опасения. Я стал думать о том, куда поместили моих товарищей.

Разве может время тянуться так долго и мучительно, как вечность? Раньше я не думал, что такое возможно, но это оказалось именно так. Меня охватило почти равнодушие. Я выполнил свой долг, и одному только Богу известно, что же будет дальше.

Дорога смерти

Если я не ошибся, было 6 февраля. Какой-то красноармеец приказал нам построиться. Все еще было раннее утро. Снаружи выстроилось уже более 300 человек. Внешний вид многих говорил о том, как нелегко им приходится. Некоторые явно были слабее других, а кто-то просто ослаб от голода. Нам дали по нескольку кусков затвердевшего хлеба, а также по небольшой стеклянной банке консервированного мяса. Я не мог поверить своим глазам. Мясо! Но на восемь человек. Здесь и на одного-то не хватит! Когда выдавали хлеб, мы на собственном опыте убедились, что настоящий голод невозможно удержать в узде, что он заставляет позабыть о дисциплине. Мы построились. Кто-то из военнопленных стал переводить приказы охраны. Прозвучало предупреждение: всякий, попытавшийся бежать, будет расстрелян! Мы снова отправились маршем на запад. Я буду идти, чего бы мне это ни стоило. Нам повезло, что тот, кто повелевает погодой, был добр к нам: сияло солнышко, и ни дуновения ветра.

Три часа мы без перерыва шагали на запад. Потом у меня в голове созрел план. Надеюсь, что мы пойдем через Дон. Я прилег отдохнуть на одеяло и съел свою восьмую часть баночки консервированного мяса. Необыкновенно вкусно, но до смешного мало!

Потом нам снова приказали построиться. Я встал, свернул одеяло, перекинул его через плечо и оглянулся.

Этого не может быть! Передо мной стоял старый знакомый, финансист 5-й роты 24-го полка, уроженец Прейсиш-Эйлау Франц Нойманн. Его глаза тоже вдруг расширились от удивления, когда он узнал меня.

– Ну, Франц, как вы оказались здесь?

– Могу и я задать вам тот же вопрос?

– Меня взяли в плен второго февраля на северном участке кольца окружения.

– А я был главным казначеем своей дивизии, что стояла прямо на Волге.

– Какой сюрприз! Последний раз мы виделись в августе 1939 года перед тем, как отправиться в Польшу. Вы были тогда обер-фельдфебелем, а я младшим унтер-офицером.

Дальше мы шагали рядом весь долгий путь колонны после того, как она возобновила движение. Мы с Францем не обращали внимания на время. Говорили о прежних днях, о том, что с нами произошло за то время, что мы не виделись. Он учился в школе военных финансистов в Ганновере, а я проходил курсы в Дёберице. Так каждый из нас оказался на своей последней должности. Плен был тяжелым испытанием, но теперь мы могли сообща нести бремя его неопределенности. И все это благодаря тому, что нас свел вместе счастливый случай спустя несколько лет. К несчастью, Франц страдал болезнью желудка, но с этим можно было справиться. Вместе мы выберемся.

Уже стемнело, когда мы вошли в незнакомую деревню. Солдаты Красной армии все еще охотились за часами, кольцами, зажигалками и тому подобным, предлагая обменять у нас все, что представляло для них ценность.

У меня всегда вызывали отвращение женщины в форме. Война лишила их любых намеков на женственность, превратив в бесцветные существа. Я избегал даже приближаться к ним. Деревенские ребятишки, одетые в лохмотья, увязались за солдатами, выкрикивая:

– Гитлер капут! Гитлер капут!

Старший конвоя куда-то исчез в поисках места, где мы могли бы разместиться. Он не хотел упускать нас из виду даже на ночь. Но его попытки оказались тщетными. После более часа ожидания нас снова погнали на запад. Боже мой, сколько же еще это будет продолжаться? Все время вперед и вперед. Многие уже не идут, а еле тащатся от усталости. Но стоит лишь последнему из нас немного отстать, как конвоир криками «давай» и несколькими чувствительными ударами прикладом заставляет отставшего начать яростно бороться с усталостью и быстро нагонять тех, кто идет впереди. Я шел в среднем темпе, как