Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников - Руслан Григорьевич Скрынников Страница 37

живых к нам привели и город(а) очистили».{329} Царь не очень заботился об истине, выдавая желаемое за действительное. В начале декабря 1606 г. восставшие прочно удерживали в своих руках Тулу, Калугу, Козельск, Белев, Волхов. Рязань и Мещевск сдались позже, после прибытия в эти города правительственных войск. Грамота Шуйского при всей ее тенденциозности является важнейшим документом по истории восстания Болотникова. В публичном заявлении царь вынужден был признать крайне неприятный для него факт массового участия в восстании дворян и детей боярских южных городов и уездов. Челобитные грамоты дворян, участников событий, подтверждают, что официальные заявления соответствовали действительности. И. Е. Бартенев, участвовавший вместе с отцом в походе войск Шуйского на Мещевск, писал в челобитной на имя царя: «В прошлом во 115-м году при царе Василье, как побили под Москвою Ивашка Болотникова, и с Москвы, де, посланы были князь Ондрей Хованской да отец ево, Елизарей Бартенев, в городы: в Серпееск, в Мосалеск, в Мещоск приводить дворян и детей боярских и всяких людей х крестному целованью».{330}Факт присяги местных дворян и детей боярских подтверждает вывод о том, что ранее они всем «городом» участвовали в восстании против Шуйского. Служилые люди и население Мещевска принесли присягу «всем городом», что приравнено было к победе. По этому случаю автор челобитной И. Бартенев ездил «с сеунчом» к царю. В воззвании Шуйского упоминалось 13 мятежных городов. Из них лишь 4 лежали в полосе наступления Пашкова. Через остальные наступал Болотников, а отсюда следует, что дворяне и дети боярские из этих уездов подкрепили его войско. Дворяне уступали по численности низшим слоям населения, но они были военными людьми по профессии, были сплочены в корпорации («служилый город») и имели лучшее вооружение. Все это определяло их роль в повстанческом войске.

Факт широкого участия дворян в восстании Болотникова обнаруживает всю уязвимость гипотезы, согласно которой Болотников вел борьбу под лозунгом физического истребления феодалов и конфискации их имущества, придерживаясь тем самым антикрепостнической программы.{331}

Обосновывая тезис о программных расхождениях Пашкова и Болотникова, В. И. Корецкий утверждал, что, будучи под Москвой, первый требовал выдачи трех Шуйских, а второй — выдачи «всей правящей верхушки» вместе с рядом «лучших горожан», но такой расширенный проскрипционный список оказался неприемлем для Пашкова, потому что таил опасность социального переворота.{332} И в данном случае противопоставление «программ» Болотникова и Пашкова не находит опоры в источниках. Согласно отчету Буссова, Пашков потребовал выдачи зачинщиков мятежа против «Дмитрия» братьев Шуйских, как только подошел к стенам столицы.{333} После провала переговоров с представителями московского посада вожди повстанцев убедились, что все бояре и «лучшие люди» поддерживают изменников Шуйских. Это не могло не сказаться на их требованиях. Рассказав о двукратной попытке окружить город, автор английского донесения отметил: «Наконец, мятежники написали в город письма, требуя по имени разных бояр и лучших граждан, чтобы их выдали».{334} Нет оснований приписывать «проклятые листы» какому-то одному лицу. Их составляли в Коломенском и отправляли в Москву в то время, когда коломенский лагерь возглавляли Болотников, Пашков и Беззубцев. Иначе говоря, все трое несли равную ответственность за «прелестные грамоты».

Воззвания Пашкова и Болотникова не сохранились в подлиннике. Они известны лишь в пересказах:

Патриаршая грамота

(конец ноября 1606 г.)

Из Коломенского те воры «пишут к Москве проклятые свои листы, и велят боярским холопем побивати своих бояр и жены их, и вотчины, и поместья им сулят, и шпыням и безъимянником вором велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити…».{335}

Английское донесение

(начало 1607 г.)

Мятежники не смогли замкнуть блокады, но «несмотря на это, они продолжали осаду и писали письма к рабам в город, чтобы те взялись за оружие против своих господ и завладели их имением и добром».{336}

Донесение англичан настолько повторяет патриаршую версию, обнародованную в Москве, что возникает подозрение, не из официальных ли источников черпал сведения автор донесения? Нет сомнения в том, что патриарх постарался выставить требования повстанцев в самом неприглядном и злонамеренном виде. Можно ли поверить, чтобы повстанцы адресовали именные грамоты «царя Дмитрия» одним холопам и шпыням? Скорее всего, грамоты были обращены ко всем московским чинам. Но если реальный Лжедмитрий апеллировал к главным боярам, дворянам, гостям и прочим верхам, то повстанцы (после неудачных переговоров и боев) стали делать ставку на восстание низов. Бояре, упорствовавшие в «измене» (поддержке бояр-заговорщиков Шуйских), подлежали истреблению, их имущества — разделу между теми, кто чинил законную расправу с ними.

Чтобы окончательно запугать благонамеренных жителей Москвы, патриарх утверждал, будто повстанцы намеревались раздать безымянным шпыням (так называли городскую голь) боярских жен, ввести их в думу, сделать воеводами в полках, поставить над приказами («хотят им давати боярство, и воеводство, и окольничество, и дьячество»). Пока «сатанинскую» рать в Коломенском возглавляли «большие» воеводы наподобие вчерашнего боярского холопа Болотникова, патриарх имел основания опасаться переворота. Но его воззвания слишком тенденциозны, чтобы дать сколько-нибудь точное представление о программе восставших.

Казачий атаман Болотников и помещик Пашков были неодинаковыми социальными фигурами. Но в ходе восстания они выполняли одинаковые функции. Утверждение, будто Пашков был крупным землевладельцем, не выдерживает критики. Имя Пашкова отсутствует в списках выборных дворян от городов 1602–1603 гг. (в эти списки попадали по общему правилу именно крупные помещики), а чин дворянского головы (полковника) Пашков получил от правительства лишь после перехода в лагерь царя Василия. Очевидно, тогда же он получил от казны села в Веневе и Серпухове.

До Смуты Истома Иванов сын Пашков был мелким помещиком. Как установил С. Е. Князьков,