«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова Страница 36

Крепко, крепко целую. Дима.

27.03.1945 г. Польша. Здравствуй, дорогая мама!

Извини за небольшой перерыв в письмах, но это объясняется тем, что мы пошли вперед на запад и время не то что писать, а даже спать не было. Живу неплохо, правда, грустновато сейчас, но это ничего – не привыкать! Кушать есть все, начиная от шоколада и кончая свининой. Имею уже мотоцикл, так что езжу на нем, велосипедов штук 8, да, вообщем, все есть. Мы идем в Чехословакию, жаль, что не попадем в Германию, но здесь тоже немцы есть. Писем все еще не получаю. Ты прости, что может быть не особенно связно пишу, но очень мало времени, все время прерываешься, вот это письмо я уже третий раз сажусь писать… Посылки еще не принимают, говорят, что пока эти будут принимать, тогда обязательно отправлю тебе, если бы была возможность, то можно бы отправить отсюда сотни, только я что-то сомневаюсь как они будут доходить.

Если б описывать все что есть, то можно бы написать очень много и интересно, но на это нет времени.

Ну, вот на этом пока кончу. Крепко, крепко целую. Дима.

31.03.1945 г. Здравствуй, дорогая мама!..

Находимся в 5 км от границы Германии, а граница проходит как раз по Одеру… Здесь стык трех государств: Польши, Германии и Чехословакии. Нам, наверное, придется пройти кусок Германии и войти в Чехословакию. Трофеев всевозможных очень много. Здесь сейчас уже почти лето.

Ну, вот на этом пока кончу…

Целую. Дима.

06.04.1945 г. Польша – Германия. Здравствуй, дорогая мама!..

Нового у меня ничего нет, по-прежнему продвигаемся вперед, сейчас стоим как раз на границе Германии с Польшей, которая здесь проходит по Одеру, ведем огонь из всех орудий по Германии, по немецкой земле, но Германии-то мы пройдем маленький кусочек, а затем войдем в Чехословакию, хотя лучше бы воевать в Германии, чтобы была возможность отыграться на немцах за все, а Чехословакия ведь наш друг.

Здесь уже совсем лето, тепло, сухо, деревья распустились, а в такую погоду как-то и воевать-то веселее.

О моей знакомой девушке я писал тебе все в прошлом письме, так что больше ничего сообщить не могу. Ну, вот пока и все.

Привет всем знакомым. Крепко, крепко целую. Дима[50].

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 390.

Владимиров Ростислав Захарович – 1910 г.р. Призван в армию в 1934 г. Кадровый офицер. Осенью 1941 г. попал в окружение под Москвой. С февраля 1942 г. капитан Красной армии. Назначен начальником штаб 1‑го батальона партизанского полка им. С. Лазо Смоленской области. Партизанская кличка – Костя. Награжден орденом Красной Звезды. В конце 1942 г. полк был разгромлен немцами. Погиб вместе с полком.

Даты нет. Позавчера и вчера ночью, когда они прорвались к Москве и наши зенитки их громили, все мы наблюдали, за разрывами. Старались разгадать, что же там происходит, но этого не угадаешь, тем с большим интересом ждем газет.

Стоим мы недалеко от Москвы в небольшом городке вблизи канала. По сравнению с Москвой здесь благодать. Ни дыму, ни гари, ни перегорелого бензина, тихо, воздух свежий, солнце, ветер, почти деревня. Для меня это курорт и избавление от многих неприятностей. В Москве этот последний месяц я все время мучился, пил лекарства, но был неделю здоров, неделю болен. Когда я явился к своему начальнику, он после ряда служебных вопросов, спросил меня: «Вы что больны? Почему Вы бледный». Этот последний вопрос для меня был неожиданностью, я не думал, что моя московская болезнь дает внешние признаки.

Но пребывание здесь на свежем воздухе, спешка, беготня в продолжении этих нескольких дней меня почти вылечили. Хотя и все лекарства забросил, но чувствую себя на 95 % здоровым, во много раз лучше, чем в Москве. Таким образом, когда начнется настоящая боевая работа всем напряжением сил, всех сил и нравственных и физических – я буду здоров на 120 %,но когда это будет я не знаю, ибо приходится, по независящим от нас обстоятельствам сидеть и ждать.

За день до отъезда из Москвы, т. е. 17 июля, я тебе с одним майором, фамилию которого даже не знаю, послал облигации займа 3‑й пятилетки выпуск 4‑го года, квитанции от разных ценных писем и кратенькую записку с извещением об отъезде. Мне, конечно, очень интересно знать: получила-ли ты это письмо, но совершенно необходимо знать: получила-ли ты аттестат на получение денег. Я не буду спокоен пока не узнаю, что аттестат ты получила.

Еще раз поясняю, что по нему ты можешь получить эти 550 рублей в любом райвоенкомате. На днях такой-же аттестат пришлю маме.

Ну теперь ты знаешь мой адрес, пиши, как думаешь жить дальше, как живут ребята. Может быть, тебе лучше перейти на завод, я пишу это второй раз, но не считай, что я настаиваю на таком решении. Пиши. Целую. Твой Рось.

ПС. Вчера послал тебе один чемодан (себе оставил один тяжелый!) В нем Лене тапочки и книжка. Но не знаю как послать ключ.

Здравствуй мама!

Получил твою открытку-спасибо. Я живу не плохо. Конечно опасность здесь больше, чем где нибудь в тылу, но ведь и в Москве иногда сбрасывают бомбы, и там есть убитые. На нашем фронте вообщем спокойно. Немца мы несколько потеснили, к сожалению, мало. Гнать дальше пороху не хватило. Теперь собираемся с силами. Что будет дальше трудно сказать. Живем мы в лесу, в блиндаже, под землей и уже начинаем привыкать к такой жизни под землей. Я, как и все прочие, ни в чем не нуждаюсь, и даже больше того не знаю как истратить тот остаток жалования, который я себе оставил. За последний месяц я, вероятно, 20 рублей не истратил.

Не знаю нужны ли Борису деньги, но все же пожалуй, пошлю завтра или послезавтра рублей 100 на папиросы.

Еще раз повторяю, живу неплохо, главное, и пожалуй, единственное ощутимое лишение, это то, что не каждый день приходится умываться, ибо мы далеко от речки и от колодцев. Это довольно неприятно, особенно когда пытаемся топить печь. Печь наша вырытая в земле дымит довольно основательно и в результате так прокоптишься, что не дай боже.

Я писал Маше, что получил ранку, ты не беспокойся это сущий пустяк-царапина. Похромал дня два и все прошло. В этот раз мне сильно повезло.