Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс Страница 34

по существу временной Сибирской областной думой без предварительного рассмотрения его в соответственной комиссии“ (ст. 58). „Вносимые членами думы законодательные предположения должны содержать в себе основные положения предполагаемого закона с объяснительной к ним запиской“ (ст. 60). „По признании желательным издания закона на основании внесенного членами думы законодательного предположения последнее передается для рассмотрения и составления соответственного законопроекта в комиссию“ (ст. 62). „При рассмотрении в думе каждый законопроект подлежит троекратному обсуждению“ (ст. 65).

Почему же все это не соблюдено председателем думы? Забыл ли он наказ или не знает общепринятых правил парламентского обихода? Или забыл о беспартийности председателя и отдал дань партии, к которой принадлежат члены Учредительного собрания? Все это не меняет дела.

„Внеочередное заявление“ превратилось в законопроект. Статьи закона – чего не сделает наш усовершенствованный век? – фиксировались исключительно воздушными волнами, в голосовании принимали участие не члены думы, а лица, считавшие себя членами думы, председательствовал милый человек, который вовсе не представил мандата.

Принятие закона производилось до проверки полномочий, до избрания президиума, до составления секретариата.

Но этим не ограничивается круг нарушений, допущенных думою и ее председателем.

Законы до введения их в действие утверждаются, подписываются, опубликовываются, но и это председатель думы, ошеломленный торжественностью обстановки, совершенно упустил из виду, и через одну минуту после голосования состав думы пополнился новыми членами.

Изменение состава законодательного учреждения – акт, несомненно, конституционного характера – последовало при обстановке, совершенно лишающей его силы закона и вообще всякого юридического значения.

Дума не ограничилась одной иллюстрацией своего наивно-детского отношения к законодательной работе. Также без соблюдения всяких формальностей, без чтения и обсуждения, она приняла наказ. Глубоко ошибутся те, кто подумает, что наказ состоит исключительно из правил внутреннего распорядка – этот наказ в значительной своей части представляет не что иное, как „учреждение думы“, т. е. закон самого серьезного конституционного значения.

Достаточно указать, что этот наказ определяет законный состав заседаний думы, который почему-то понижается до 79 членов. Оказывается, сорока человек – половины законного состава думы – достаточно, чтобы принять и отвергнуть закон.

Но тот, кто ужаснется перспективе законодательства сорока членов думы, окончательно обезумеет, узнав, что это неверно: 79 человек достаточно для открытия думы, а затем, после открытия, для действительности заседания, а следовательно, и законности постановлений, достаточно участия… председателя и секретаря. Только их двух.

Это не преувеличение.

Статья 22 наказа гласит: „Для открытия и действительности заседания думы в ней должно присутствовать не менее двух третей ее членов, находящихся в месте пребывания думы“. Находиться в месте пребывания думы могут нередко два-три человека. Как поступит дума при наличности двух депутатов, неизвестно: две трети одного или двух получить трудно, но при трех депутатах дума может законодательствовать.

Местопребывание думы нигде еще не определено. Наказ дает председателю думы возможность совершать законодательные налеты в любые города и веси Сибири и там, где окажется один-два члена, открыть заседание. Это отголосок революционного подполья, где прошла якобы состоявшаяся первая сессия думы.

Кстати, о сессии. Почему наказ говорит о второй, когда у нас только открывается первая? Ведь если бы первая уже состоялась, то были бы и наказ, и президиум, и секретариат. Вся обстановка заседания 15 августа была обстановкой только что открывшегося парламента.

Довольно, однако!

Можно быть уверенным, что никто не посмотрит на состоявшиеся решения как на законодательные акты. Они составят только материал для будущего законодателя и для хрестоматии парламентских курьезов в назидание и увеселение потомству».

Декларация Сибирского правительства

В омской сутолоке правительство не успело обдумать программной речи, и уже в поезде, по дороге в Томск, мне, как управляющему делами, пришлось заняться составлением проекта декларации. В Томске, на специальном заседании, этот проект с рядом поправок был одобрен Советом министров и в таком виде оглашен. Переписка декларации шла почти всю ночь и закончилась только часа за два перед молебном. Председатель едва успел ее прочесть. Основные мысли вступительной политической части декларации были приняты единодушно, а в них выразилось все существо сибирской власти.

«Временное Сибирское правительство, – говорилось в декларации, – действует как власть суверенная, с полномочиями, почерпаемыми не только от Областной думы, Совет министров избравшей, но также из создавшегося переворотом фактического положения вещей и единодушного признания правительства со стороны всех кругов населения и общественных организаций. В обстановке, при которой Совет министров принял на себя тяжелое бремя управления, он не мог поступить иначе, как объявить себя суверенной, ни от кого не зависящей властью».

«Вы хорошо знаете, – говорится дальше, – сколько горькой обиды, справедливого возмущения накопилось во время большевизма в кругах, наиболее в этот период обездоленных. С каким чувством должно относиться к большевикам и примыкавшим к ним элементам доблестное офицерство, претерпевшее не только лишения, но и незаслуженные оскорбления. Сколько ненависти вызывает пережитое со стороны той части славного казачества, которое привыкло дорожить своей честью и традициями и считает разложение войска при большевиках надолго несмываемым позором и для себя.

Переворот создал благоприятную обстановку, и притом благоприятную не только психологически, для самых реакционных вожделений. Имена популярных генералов, легенда о возникающих союзах и комитетах самого правого направления – все это носится в воздухе, выражая настроение известных кругов. Вместе с разговорами о военной диктатуре, не только неприемлемой, но и неизбежно обреченной на неудачу, это свидетельствует, что пресыщение революцией достигло чувствительной степени, что жажда сильной власти очень велика и что слабость правительства еще более усилила бы правые течения.

Есть два способа предотвратить укрепление реакции: один находится в руках левых партий – он заключается в сознательной умеренности требований и устранении выступлений против вынуждаемых обстоятельствами решительных мер. Можно утверждать без всяких преувеличений, что контрреволюцию справа питают, главным образом, крайние левые течения.

Другой способ противодействовать реакции – это твердость и решительность самого правительства. Демократическое по составу, однородное по настроению, как в части так называемой „пятерки“, так и в части деловой, правительство ставит своей конечной задачей сохранить для русского общества те позиции гражданских свобод, во имя которых произведена была революция, но которые больше всего пострадали именно во время революции. Но для того чтобы занять позиции, которые уже были покинуты, а затем отстоять их, нужна сначала железная дисциплина и решительная непоколебимая политика. Опыт революции показал, что надо начинать с твердых мер, чтобы избежать беспощадных.

И вот демократическая власть вынуждается обстоятельствами переходного периода к введению исключительных положений, усилению ответственности за противогосударственные преступления, к временной передаче милиции в руки комиссаров. Все эти меры диктуются желанием создать сильную гражданскую власть, чтобы избежать применения более крутых военных мер, создать уверенность в