Моя жизнь. От зависимости к свободе - Нурсултан Абишевич Назарбаев Страница 34

оказалось… выдвижение меня на должность первого секретаря Темиртауского городского комитета комсомола. Вот те раз! Никогда не думал об этом. Что это значит? Это значило отречься от специальности, избранной с молодых лет. Это значило отказаться от любимой работы, которая стала главным делом жизни, любимой профессией, которая сделала меня авторитетным человеком. Отречься от жизненного принципа. Все эти мысли в один миг закружились в голове. Но я быстро взял себя в руки, собрался с мыслями и сказал: «Спасибо за доверие. Но я отказываюсь от этого предложения…» Первый секретарь в упор посмотрел на меня и спросил: «Почему? По какой причине?» – «Металлурги городу нужны больше, чем комсомольские работники». Не знаю, как это у меня вырвалось. Ведь я же вообще не ожидал, что мне сразу будет сделано предложение дать согласие на должность первого секретаря городского комитета комсомола. Тогда я совсем не думал, что изменю свой выбор и свяжу судьбу с политической карьерой. Никогда в голову не приходила мысль оставить специальность металлурга. Что может быть стремительнее человеческой мысли? В тот же миг я успел подумать и о том, что оклад первого секретаря городского комитета комсомола в три раза меньше, чем моя нынешняя зарплата, и главное – придется потерять «горячий стаж». Поясню, что такое «горячий стаж». Он дает много привилегий, обеспечивает досрочный выход на пенсию. Но, конечно, в кабинете первого секретаря горкома партии я ни словом не обмолвился о зарплате, о металлургическом стаже. Просто категорически отказался от предложения. Вот тут-то и пришлось в полной мере прочувствовать, что означала ходившая по Темиртау крылатая фраза: «Товарищ Катков шутить не любит!» Для начала «товарищ Катков» дал мне сутки на размышление. Через день разговор повторился примерно в том же духе. Тогда я сказал: «Прошу понять, что я обеспокоен нехваткой квалифицированных металлургов на сталелитейном заводе. Меня посылали учиться, чтобы я приобрел профессиональные навыки сталевара. Я нужен на заводе, а вам нетрудно найти сколько угодно других людей, способных занять этот пост в комсомоле». Но Катков был неумолим. Разговор закончился тем, что секретарь резко встал с кресла и бросил: «Имей в виду, третьего приглашения не будет!»

Конечно, с одной стороны, такое предложение можно было рассматривать как начало большой службы, открывающей путь в будущее. Потому что было немало людей, переходивших с комсомольской работы на партийную. С другой стороны, принятие мной окончательного решения, видимо, произошло из-за отсутствия опыта по таким делам, а также всякой мысли о другой какой-либо работе, кроме завода.

Вернулся на свою домну и продолжил работу. Спустя две недели первым секретарем городского комитета комсомола избрали другого человека. Напрасно я думал, что этим все кончилось. Я не знал до конца ни партию, ни партийную систему. Понял это, когда меня вызвали на бюро городского комитета партии. Там за политическую незрелость… за проявленное малодушие… мне был объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку. Сколько ни пытались защитить меня секретарь парткома и директор комбината, которые являлись членами бюро, товарищ Катков стоял на своем. Решение было принято. Горько было сознавать это.

Здесь я хочу дать разъяснение для нынешнего читателя, особенно для молодого поколения читателей, что собой представляет строгий выговор, заносимый в учетную карточку коммуниста. У члена партии бывает только одна учетная карточка на всю жизнь. Куда бы он ни устроился на работу, карточка хранится в сейфе партийной организации. Он берет ее с собой на новое место. Передает новому секретарю. Тот знакомится с ней и обязательно задает вопрос: «У вас есть выговор. За что получен? При каких обстоятельствах?» Коммунист объясняет. Секретарь или поймет, или не поймет. Даже при правильном понимании у него остается осадок сомнения, подозрения об облике человека. Это одна сторона дела, когда рядовой коммунист переходит на новое место работы. Когда же ведется отбор кандидатуры на руководящую номенклатуру, запись в учетной карточке учитывается в обязательном порядке, подвергается анализу. В таком случае очень легко оказать недоверие человеку, один раз споткнувшемуся в каком-то месте, по какому-то обстоятельству. Вот почему я был сильно огорчен решением Каткова.

Как же бороться с такой несправедливостью? Как противостоять Каткову? Вспомнил, прямо напротив горкома партии располагался телеграф. Я же кандидат в члены Центрального комитета ВЛКСМ. Делегат съезда. Металлург, удостоенный почетного знака ВЛКСМ. Почему бы не сказать о случившемся? Ведь никто, как у нас говорят, «не снимет за это шубу». Я пересек улицу и вошел в здание телеграфа. У членов Центрального комитета имелись телефоны руководителей союзного комсомола. Я по телефону перечислил все свои должности, регалии, а секретарша тут же соединила с первым секретарем Центрального комитета ВЛКСМ С. П. Павловым. Сергей Павлович внимательно выслушал меня, ни разу не прервал мои взволнованные слова. Я выложил всю суть своего обращения. «Хотят объявить строгий выговор? За что? За то, что ты высказал свое истинное мнение? Тут есть что-то непонятное. Мы обратимся в областной комитет партии с просьбой выяснить, в чем дело», – сказал он и тепло попрощался со мной. Комсомол называли помощником партии. Действительно, хоть штаб комсомола находился в Москве, но он не остался безучастным. Через несколько дней бюро Карагандинского областного комитета партии рассмотрело этот вопрос и аннулировало решение Темиртауского горкома. Даже наказало Л. М. Каткова «за неправильное отношение к подбору кадров». Причина того, что мне крупно повезло, заключалась в том, что, во-первых, мои слова дошли до Павлова, во-вторых, первый секретарь обкома Николай Банников недолюбливал Каткова. Говорят, ознакомившись с делом, он вышел из себя: «Что это делается? Мы с таким трудом набираем хороших металлургов, зачем же нам выкидывать одного из них и сажать его на комсомольскую работу? Горком не прав!»

Но история эта оставила в моей памяти глубокую зарубку. Не то чтобы она поколебала во мне веру в справедливость. Но вот задуматься о том, все ли следует принимать на веру, заставила основательно. Позднее не раз приходилось вступать в противоречия, в открытые столкновения с командным стилем, с той казарменной дисциплиной в партии, еще до недавнего времени воспринимавшейся как нечто обыденное и вполне естественное. И труднее всего бывало что-либо доказать или объяснить людям, которые, улавливая хотя бы малейшее, по их представлениям, несогласие с «генеральным курсом», сразу же начинали видеть в этом недопустимую крамолу. Апелляции же к обычному человеческому рассудку чаще всего пресекались непререкаемой фразой: «Я – солдат партии». Ну а солдату, как известно, не дозволено обсуждать недозволенное.

Отсюда начинается одна из болезней, уничтоживших и советское общество, и коммунистическую партию, – невозможность самостоятельно мыслить, отсутствие собственного мнения.