Голова дракона - Мануил Григорьевич Семёнов Страница 33

На другое утро, придя в столовую, я увидел рядом со своим прибором свернутый вдвое листок, вырванный из тетрадки. Развернув его, я прочел: «Товарищ Иван: ваш сахар в крови 138 %. Любка Ивчева».

Вот, вероятно, как это случилось. Легкомысленный медик-дуэлянт не сообщил лаборантке моей фамилии, и та оказалась в затруднении: кому же адресовать результаты анализа? А потом вспомнила, что тридцать лет назад, когда она была семи-восьмилетней девочкой, всех советских солдат-освободителей называли Иванами. И она решила присвоить это громкое имя мне, хотя я не был на Шипке, а воевал совсем в другой стороне…

До сих пор я храню среди рукописей и этот листок из тетрадки, в котором болгарская женщина причислила меня к славному племени Иванов, которых только в одной Москве, говорят, насчитывается полмиллиона, а может быть, даже и целый миллион. Что ж, пусть одним Иваном будет больше. Ведь, как подсчитали бы габровцы, превратившись в Ивана, я стал расходовать при написании своего имени не шесть букв, как раньше, а только четыре. А это уже огромная экономия!

ПЛОЩАДИ И ПАМЯТНИКИ

Дело было так. Я приехал в Габрово как раз в то утро, когда здесь только что начался один из первых фестивалей юмора и сатиры. И сразу же очутился в гуще ликующей и смеющейся толпы габровцев. Примерно в середине праздника я встретил своего старого друга, писателя-юмориста Петра Незнакомова, который тоже приехал в Габрово утром. Встретившись, мы уже не расставались и путешествовали по всем фестивальным «точкам» вдвоем.

Но вот отгремели самые неутомимые оркестры, умолкли самые голосистые певцы. Была уже поздняя ночь. И тут Петр вспомнил о своей машине, которую он, приехав из Софии, бросил где-то в городе, спеша на праздник.

— Давай подгоним машину к нашему отелю, — предложил мне Петр. — Пусть ночует рядом с нами. Она к этому привыкла.

Я согласился, но на всякий случай спросил Петра, помнит ли он, на какой улице оставил машину. Улица? Петр напряг свою память.

— Нет, — сказал он. — Там вообще не было никакой улицы!

Фантастика! Не бросил же он своего «Москвича» в чистом поле? А мой друг тем временем продолжал:

— Там была площадь и… какой-то памятник.

Это уж чего-то стоило. И мы отправились по затихшим габровским улицам на поиски площадей, памятников и брошенных рассеянными владельцами «москвичей», «опелей» и «трабантов».

На первую площадь мы наткнулись довольно быстро. Она оказалась совершенно пустынной, если не считать одиноко стоящего в самом центре памятника. «Москвича» тут не было и не могло быть, о чем красноречиво говорил знак автоинспекции, запрещающий стоянку всех видов транспорта. На второй площади транспорт стоял, но автомобиля Петра в его составе мы не обнаружили. На третьей площади…

Да, описывать каждую площадь и каждый памятник из увиденных нами в ту памятную ночь было бы очень утомительно для читателя. Вначале мы подходили к памятникам вплотную, пытались в неровном лунном свете разобрать надпись на пьедестале и установить, чья память здесь увековечена. Но потом мы махнули рукой на надписи и только вели их общий подсчет: третий, четвертый, пятый, шестой… В итоге мы насчитали шестнадцать площадей и семнадцать памятников. Дело в том, что на последней площади был не один, а два памятника. Правда, возможно, что вторым был не памятник, а застывший в немом экстазе местный поэт или подгулявший участник фестиваля, пытавшийся последним напряжением воли преодолеть земное притяжение…

Во всяком случае, даже Петр, при его вечной рассеянности, заподозрил что-то неладное.

— Смотри, — сказал Петя, указывая на второй памятник, — а ведь он шевелится!

Короче говоря, мы вернулись в отель с пустыми руками и, огорченные неудачей, свалились спать. А утром обнаружили «Москвич» Пети за углом нашего отеля в узкой улочке. Очевидно, привычка спать рядом с хозяином взяла верх, и «Москвич» ночью перебрался к отелю своим ходом… К тому же за завтраком мы выяснили у официанта, что в Габрово пока есть только три площади и три памятника.

После веселого, забавного фестиваля я поехал в Софию вместе с Петром на его «Москвиче». И когда мы миновали габровские предместья, я подумал, что городскому Совету Габрово не мешало бы установить в городе еще несколько памятников и устроить побольше площадей, чтобы заезжие юмористы получили возможность поставить свою машину на каком-нибудь приметном месте.

СТРАНА, ГДЕ ЖИВЕТ УЛЫБКА

А есть ли такая страна? — спросит читатель. И хотя это прозвучит несколько фантастично, автор намерен утверждать, что такая страна есть.

Примерно на широте Тбилиси находится Титоград — столица Черногории — самой маленькой из югославских республик. Здесь, в небольших городках и селах, прилепившихся к горным утесам, живут отважные воины, заботливые хозяева и строители новой жизни. Как и всюду в Югославии, кипит под высоким небом Черногории созидательный труд, не умолкает гул строек. Назовем созданные трудом народа объекты: алюминиевый комбинат, судостроительная верфь в Которской бухте, железная дорога, которая связала Черногорию с центром страны и побережьем Адриатики.

Черногорцы возделывают землю, строят и… улыбаются. Самобытный черногорский юмор уходит своими корнями в далекое прошлое. Он всегда — в годы подневольной жизни, в годы борьбы и в дни мира — служил и служит надежной духовной опорой народа. Черногорцы шутят сами над собой, что, как известно, могут позволить себе только сильные люди…

В истории Черногории были особенно тяжкие времена. В конце XV века нашествие турок лишило черногорцев плодородных равнин вокруг Скадарского озера, а Венеция захватила бухту Которскую, отрезав таким образом страну от моря. Горстки смельчаков укрылись за горной грядой. И здесь, в лесах, опоясывающих гору Ловчен, создали оплот для борьбы с захватчиками. В течение нескольких веков боролись черногорцы против турок, венецианцев, французов, австрийцев. Жестокая борьба не на жизнь, а на смерть, суровая природа закалили характер черногорцев, научили стойкости, умению сохранять мужество и драгоценное чувство юмора в любых обстоятельствах.

Кто смеется над грозящей опасностью, тот непобедим. «Борьба с врагами, — писал известный исследователь черногорского юмора профессор Нико С. Мартинович, — жизнь на бесплодных камнях, воспитали в черногорцах любовь к свободе, чувство собственного достоинства, умение улыбаться и шутить даже в самое трудное время. Черногорцы высмеивают все человеческие слабости, у кого бы они ни были — у них самих или у других».

Каков «возраст» черногорского юмора? Его исчисляют со времен правителя Черногории Ивана Црноевича (1465—1490 гг.). Большой толчок в развитии юмора дало творчество правителя и поэта Негоша (1813—1851 гг.). Его вольнолюбивые высказывания в основном были направлены в адрес папы римского и Ватикана.

Конечно, мы можем назвать имена и других черногорских