Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер Страница 33

Телефоны доставались из разных укромных мест после отбоя, после 22:00, и на звонки всегда формировалась очередь. Иногда приходилось ждать до полуночи, чтобы тебя наконец позвали «на звонок». И разрешалось поговорить лишь несколько минут. Я с трепетом относилась к каждому такому звонку и очень ценила эту возможность. И хорошенько продумывала – аж за несколько дней – кому звонить и о чем говорить на этот раз. К тому времени я уже примирилась с отсутствием частых коммуникаций с близкими. И поэтому старалась говорить по телефону только про самое необходимое, насущное. Длительная изоляция на спецблоке приучила меня к тому, что каждая возможность поговорить с близкими – это что-то драгоценное. Это настоящее событие!

Да и само пребывание в СИЗО очень скоро дало понять, как, на самом деле, ценно – иметь возможность пообщаться с близким человеком в любой момент! Увидеть его, обнять, взять хотя бы за руку… Ведь пока ты в тюрьме, ты всего этого лишен. И в письмах я постоянно напоминала всем своим друзьям: «Цените возможность обнять своих близких! Возможность разговаривать с ними, смотреть в глаза!» Я-то раньше этого совсем не ценила. Никогда… И отсюда, из тюрьмы, мне представлялось невероятным, что можно хоть как-то злиться на своих любимых людей. Как-то раздражаться на них, ворчать, ругаться. Нет! Пусть делают и говорят что угодно – лишь бы были рядом!

Надо сказать, что очень многие женщины начинали испытывать похожие чувства. Мы не раз говорили про то, какой ерундой теперь кажутся старые домашние обиды и ссоры – из-за каких-то сущих пустяков. «…Да разбрасывает он носки, не закрывает зубную пасту – да и ладно! Какая это чепуха! Да на здоровье!»

Для меня основной связью с миром стали все же письма. В общем и целом, писало мне не так много людей, но несколько человек делали это стабильно, и это меня очень поддерживало.

Написание писем – давно забытый навык – стало достаточно регулярным для меня занятием, занимающим приличное время. Я писала очень длинные письма сыну и маме, письма покороче – друзьям. Поначалу писала черновики, потом переписывала начисто – особенно так называемые электронные письма.

Да, помимо обычных писем в конвертах с марками, современная тюремная система предлагала вариант электронной связи. Но тут для начала твои близкие должны были зарегистрироваться на сайте неких ФСИН-услуг и оттуда оплатить возможность написать такое электронное письмо. После чего на бумаге А4 можно было написать текст, указать номер оплаченного письма, электронный адрес человека, которому посылаешь, и тогда твой респондент спустя какое-то время получал скан этого листа. Не факт, конечно, что такое письмо не попадет в папку «спам». Или человек, набирающий электронный адрес, не сделает ошибку. Но такие письма все же более-менее доходили. И я даже стала рисовать там черно-белые картинки. Ведь в правилах не указано, что ты должен именно писать, а не рисовать.

С воли тоже могли присылать электронные письма, и они приносились в камеру в распечатанном виде. Это было и проще и привычнее: не надо заморачиваться с конвертами, марками и поисками оффлайн почтовых ящиков. Удобной опцией было то, что к такому электронному письму можно было приложить оплаченный ответ. Заключенный получал его в виде бланка со штрихкодом. И это давало дополнительную гарантию, что письмо из СИЗО не потеряется среди спама и дойдет до адресата. Минус был только в том, что весь свой текст надо было втиснуть на лист А4. Поэтому я и писала черновики, чтобы если что вычеркнуть совсем ненужные вещи.

Момент получения писем был одним из самых ярких и радостных в серых тюремных буднях. Письма доставляли через день – три раза в неделю, и ты начинал реагировать на приход «почтальона», как собака Павлова. И, не получив ни одного письма, впадал в жуткую фрустрацию. Поначалу я совсем не получала писем. И с грустной завистью смотрела, как Тамаре, к примеру, приходит по пять-шесть писем за раз. В первые месяцы мои друзья пребывали в настоящем шоке от произошедшего. Они все надеялись, что меня вот-вот выпустят. И все не понимали, как со мной связаться, как мне написать? Арчи тоже долго не мог разобраться со ФСИН-почтой, а бумажные письма приходили от него редко. Мама поначалу вообще была не в курсе того, куда я попала. Она жила в другом городе, в интернете не сидела и ничего о моем аресте не слышала. А когда приезжала в Москву, внук говорил, что я «уехала на съемки». Ведь он тоже был уверен, что меня вот-вот выпустят, и не хотел «волновать бабулю». Я поначалу была с этим согласна. Зачем тревожить пожилого человека? Разволнуется, распереживается, и мало ли что… Но мне все же было очень тяжело, что я никак не могу поговорить с мамой, не могу ей написать. И это добавляло мне немало страданий…

А спустя полгода, когда мой срок содержания под стражей продлили уже до девяти месяцев, и Марк безапелляционно объявил, что, к сожалению, теперь меня совершенно точно не выпустят и что теперь моя судьба изменится только после вынесения приговора, – я убедила Арчи поговорить с бабушкой. И все ей открыть. Потому что поняла, что ситуация становится все более неопределенной. А возможность поговорить с родной мамой – хотя бы сейчас – нельзя упускать! Пусть хотя бы через письма – это все же возможность! И я жаждала получить эту возможность…

К счастью, моя мама проявила в тот жуткий момент все свои самые стоические качества. И сумела выдержать и эту новость, и всю мою неволю, длящуюся два с лишним года. Она начала писать мне почти каждую неделю, вкладывая в конверт пустой конвертик с маркой, чтобы я тут же без проблем могла ей ответить. Да, в итоге, больше всего писем у меня накопилось от мамы. Написанных на бумаге, крупным четким почерком, где она рассказывала о каких-то житейских «стариковских» делах. Это нехитрое повествование меня очень успокаивало и давало ощущение жизненной опоры.

Я же в каждом письме молила ее держаться и не волноваться. Писала о том, как она мне нужна, как я ее люблю! Писала все те слова, которые я уже очень давно перестала ей говорить в реальной жизни. Наше с мамой общение до СИЗО свелось к очень скудным встречам. По паре раз в год, когда она приезжала к нам в гости. Мы крайне редко созванивались, говорили мало и кратко. Так вот как-то незаметно и постепенно сложилось… А, оказавшись в изоляторе, я вдруг ясно поняла, как же это все было неправильно! Просто преступно! Иметь возможность пообщаться