Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника - Костантино д'Орацио Страница 32

может, ей интересна личность Винсента, о котором она так много слышала от брата, так или иначе, нет никаких сомнений, что покупка — результат встречи двух чувственных натур. Незадолго до смерти дядя попросит мою мать передать Эжену его портрет в знак благодарности: он понимает, что так работа попадет в надежные руки и украсит дом, где любят искусство — любят по-настоящему, смело и без предрассудков.

Предрассудки — то, что помешало Ван Гогу добиться успеха. Чем больше я окунаюсь в атмосферу французской провинции, тем больше понимаю, что дурная репутация Винсента, сложившаяся еще до появления в его палитре экстравагантных цветов, образующих резкие и некомфортные для взгляда сочетания, уже заранее отпугивала потенциальных клиентов.

Не случайно в Арле дядя окружает себя в основном людьми простых сословий. В городе живет немало представителей интеллектуальной среды, чье экономическое положение позволило бы поддержать карьеру молодого живописца. Винсент, однако же, общается в основном со служащими и мелкими торговцами, они — единственные люди, на которых можно положиться даже в самые непростые моменты.

Каждый из них станет его персонажем.

Почтальон Жозеф Этьен Рулен помогает дяде отправлять письма и полотна брату Тео. «Сократический» облик ностальгирующего республиканца настолько покоряет Винсента, что он напишет целых пять его портретов. В его лице читаются мягкость и внимание, с которым он относится к своим клиентам, — точно так же, как к членам семьи: жене Августине, четырехмесячной дочке Марсель, одиннадцатилетней Камилле и сыну Арману — семнадцатилетнему подростку. Винсент пишет их всех, он создает целую галерею персонажей, улавливая изменчивые выражения детей — то озорные, то настороженные.

Я очень ждал встречи с ними, но, к сожалению, почти сразу после создания полотен они перебрались в Марсель. Никто не смог мне дать о них никаких сведений.

Зато, будучи в Арле, мне удалось пересечься с Полем Эженом Милле, лейтенантом полка зуавов, ставшего еще одним из героев дядиных картин. Он уже в возрасте, но отлично помнит художника, о котором говорит искренне и просто.

Это был странный человек — горячая голова, как многие солдаты. Однако ж солдатом он не был — никаких наклонностей к военному делу. Художник? Ну конечно, художник! Он рисовал весьма достойно, но когда брался за кисть — я старался уходить куда подальше, избегая высказываться о его работах, чтобы не поссориться. У него был вспыльчивый характер, в минуты гнева он казался сумасшедшим.

Винсент никогда не старался выглядеть тем, кем не был на самом деле. Он всем показывает свой крутой нрав, а потому мало с кем ладит. Помимо художников, которых он считает действительно достойными и способными дать ценные рекомендации, он общается лишь с теми людьми, со стороны кого не боится встретить осуждение.

Постоянный обмен мнениями с Тео периодически приносит Винсенту откровения: так, в какой-то момент он сравнивает яркие цвета своих полотен с хромолитографиями — эстампами, используемыми в рекламных целях. Такие картинки очень по душе простому народу, с которым дядя так много общается.

Люди, покупающие хромолитографии, — пишет дядя, — гораздо более искренние и настоящие, нежели завсегдатаи парижских бульваров, которые расхаживают по салонам.

Конечно, это не вершина эстетики, — отвечает мой отец, — но в них есть что-то притягательное и истинное. Кто сказал, что мы понимаем больше, чем простые люди, отдающие предпочтение цветным картинкам? Разве очарование, которое они в них находят, не сродни удовольствию знатоков, рассматривающих музейные шедевры? Теперь в твоих полотнах появилась эмоциональная сила, которой хромолитографии, конечно же, лишены. Со временем твои работы будут становиться все лучше и лучше, и в один прекрасный день их оценят по достоинству.

Тем не менее звездный час Ван Гога все не наступает. «Нужно немного подождать», — говорит мой отец. Однако ни один из братьев так и не дождется: положительные отзывы о творчестве Винсента появятся уже после смерти их обоих.

По правде говоря, именно в те месяцы в одном из парижских журналов публикуются первые официальные критические заметки по поводу некоторых картин. Тео послал на IV выставку Общества независимых художников три полотна Ван Гога — два пейзажа Монмартра и одну городскую сцену. Гюстав Кан посвящает им несколько строк своей рецензии, опубликованной в Независимом журнале.

Ван Гог рисует мощными мазками крупные пейзажи, не сильно заботясь о значении и точности выбираемых тонов. Такое ощущение, что возле шпалеры разбросано множество разноцветных книг: подобный сюжет хорош для этюда, однако до картины недотягивает.

На суровый отзыв Ван Гог ответит просто:

Я более чем согласен с тем, что пишет Кан.

Дядя потихоньку учится не принимать в штыки подобные высказывания. Он понимает, что в его обучении есть пробелы, к тому же ему в какой-то мере импонирует статус вечного ученика.

В спокойном и умиротворенном настроении он готовится принять Гогена у себя в Желтом доме. Однако предвкушение увлекательного совместного приключения довольно скоро будет перечеркнуто неконтролируемыми реакциями Винсента, который пока еще не знает, что находится на краю бездны. Пройдет всего два месяца, и его поглотит беспробудный кошмар; многое для меня до сих пор остается непонятно, даже после моего путешествия. Это обстоятельство извиняет в наших глазах Ван Гога, который пал жертвой желаний и грез, оказавшихся больше и сильнее его самого.

Еще об Арле. Никто не виноват

Сентябрь 1888 г. Винсент пишет Гогену:

Я часто думал о вас, так что если и объявился только теперь, то лишь потому, что не хотел писать пустых фраз […] Я только что снял четыре комнаты в домике в Арле. Я решил, что если есть художник, который хотел бы познакомиться с югом и который, как и я, настолько поглощен своей работой, что готов вести монашескую жизнь и ходить к женщинам не чаще, чем раз в две недели, а в остальном не склонен понапрасну терять время, то для меня это был бы идеальный товарищ. Я несколько страдаю от своего одиночества и изоляции, так что буду говорить с вами прямо. Вы знаете, что мой брат и я высоко ценим вашу живопись, самое большое наше желание — чтобы