Тайна Гуччи. Правда, которая ждала своего часа - Аллегра Гуччи Страница 3

развод все усложнил, этот вопрос все еще был болезненным. Когда люди разводятся, порой случается так, что их дети становятся разменной монетой, заложниками ситуации – оружием, которое используют, чтобы причинить боль другой стороне, виновной в том, что ушла. С нами произошло именно это. Ты ушел из дома десять лет назад, мне было четыре. Иногда были выходные, ужины в ресторанах, но мы проводили мало времени вместе. Ты был в тисках между бесконечными рабочими делами, из-за которых тебе часто приходилось уезжать, и уклончивой тактикой мамы. Я не могла осознать всего этого.

Теперь, став взрослой, женой и матерью, я понимаю: в определенные моменты чувствуешь жизненную необходимость отключиться, уехать, глотнуть воздуха, не отравленного стрессом от работы и войной с бывшей супругой. Так я объясняю себе твое эпизодическое присутствие, когда ты не показывался неделями, а потом приезжал, полный энтузиазма, не признающий отсрочки и возражения с нашей стороны. Ты понимал, что отдаляясь от мамы, ты отдаляешься и от нас. Осознавать это было невыносимо, и ты бежал к нам, заполняя все собой. И, увы, сталкивался с нашим недоверием, которое за твоей спиной подпитывала наша мать. Настоящая война. Это видно из писем, которыми ты и мама обменивались после расставания (фактического, но не оформленного в суде) и перед разводом в 1992 году: сколько раз ты упрекал свою бывшую жену в том, что она не дает тебе видеться с детьми.

Интересно, помнишь ли ты эти два письма? Твое, напечатанное на машинке, датировано: Санкт-Мориц[2], 29 мая 1987 года. В шапке «Доктор[3] Маурицио Гуччи» ты росчерком пера избавился от регалии «доктора», которая требовалась согласно этикету, но мешала показать свою открытость. Письмо адресовано «уважаемой синьоре Патриции Гуччи» и ее адвокатам.

Дорогая Патриция,

в рамках наших отношений как фактически разведенных супругов происходят серьезные нарушения. Во-первых, я не могу иметь даже ограниченных отношений со своими дочерьми, и это, очевидно, связано с препятствующей деятельностью, которую ты ведешь. Во-вторых, ты совершенно безответственно распоряжаешься семейным бюджетом, нанося мне огромный ущерб и создавая реальные экономические трудности из-за неразумных трат.

В этой ситуации я намерен покончить с таким положением дел и прошу установить размер причитающейся с меня финансовой помощи. С этой целью я поручил своим адвокатам, которые в курсе нашей переписки, связаться с твоим юристом, чтобы он смог немедленно заняться этим вопросом.

Я также обязан сообщить, что с сегодняшнего дня не намерен более оплачивать никакие твои долги, разумеется, не уклоняясь от обеспечения нужд семьи. В связи с этим я приму меры по аннулированию всех кредитных карт на твое имя.

Надеюсь, ты понимаешь, что мне очень горько писать тебе это письмо, но прошу учесть, что я уже несколько месяцев не получаю даже редких телефонных звонков от своих дочерей и мои отношения с ними свелись к чистой формальности. Я терпел эту ситуацию в течение стольких месяцев в надежде увидеть хотя бы малейшую зацепку, которая позволит нам договориться полюбовно. И, на мой взгляд, это необходимо сделать не только ради наших дочерей, но также из уважения к тринадцати годам, которые мы провели вместе.

Подписано твоей рукой: Маурицио.

Ты был в бешенстве. Тебе нужно было пресечь «препятствующую деятельность» Патриции и ее «неразумные» траты. Но больше всего тебя ранила потеря связи с дочерьми. Под завесой официального стиля письма можно было увидеть и услышать взрыв эмоций.

Ответ мамы датирован 5 июня 1987 года. Письмо написано от руки ее круглым каллиграфическим почерком и занимает четыре страницы. Она была и остается такой: вызов принят, и биться я буду с открытым забралом, перебарщивая, разрушая все на своем пути, иногда даже бросаясь в огонь. «Пусть адвокаты отойдут в сторону, а все, что хочу тебе сказать, я скажу прямо, без лишних формальностей» (если не считать «дорогой Маурицио» в обращении). В шапке ее бланка, где написано «Патриция Гуччи», зачеркнута фамилия, которая должна была намекать на дружелюбие, как бы сообщая: я говорю с тобой как Патриция, без щита.

Дорогой Маурицио,

с сожалением отмечаю, насколько ты труслив. На мою просьбу встретиться и поговорить ты в очередной раз отвечаешь письмом, продиктованным консультациями с теми, кто не имеет никакого отношения к нашему делу. В своем более скромном положении я пишу тебе без помощи адвокатов, о том, что вот уже более двух лет тщетно пыталась тебе рассказать.

В ответ на твои обвинения в отсутствии возможности иметь «даже ограниченные отношения» с девочками я прилагаю сочинение Алессандры, которое она написала в школе. Надеюсь, ты признаешь тот факт, что я не препятствовала ей писать его! А заодно поймешь, какую боль причинил маленькой девочке своими незрелыми чувствами, когда «сбежал» (я говорю о первом случае) из дома навстречу тому, что называл «свежим воздухом» и «новообретенной свободой без ответственности за семью».

Как отец ты почти пропал из их жизни на несколько месяцев. Если не считать редких телефонных звонков, ты все это время был занят Italia[4] и своей новообретенной свободой. Ожидать, что две маленькие девочки спустя столь долгое время смогут ответить взаимностью на твою внезапную потребность в тепле, – это ребячество и гордыня с твоей стороны. Это отец должен компенсировать свое решение разбить семью телефонными звонками и встречами, но никак не дочери, которые вынуждены звонить в офис и разговаривать с двумя секретаршами, прежде чем услышать голос отца! Кстати, у других на этот случай есть твой прямой личный номер. Ответственность за то, что ты бросил семью по чисто эгоистическим причинам и своим безответственным поведением нанес огромный ущерб семейному благополучию, полностью лежит на тебе.

Я осталась одна с двумя маленькими девочками, травмированными твоим бесчувствием (его, если хочешь, могу описать подробнее: время, факты, частота телефонных звонков), ошеломленная последствиями твоих действий: обыски дома в 6 утра, обыски в школе, мой позор, позор девочек, низкие и подлые инсинуации, звонки журналистов, пока ты радостно носился с яхтой Italia, и многое другое!..

Возможно, и я, мой дорогой, отреагировала с некоторой долей незрелости, но я всегда понимала, что обладаю финансовыми возможностями, которые ты сейчас, наверное, пытаешься пересмотреть. Себе и своим дочерям я создала прекрасную атмосферу, обеспечила путешествия и все то, что могло бы нас сделать счастливыми, пока ты резвился, как спонсор, наконец реализовавший свои амбиции.

Я много месяцев терпела хамство, которое ты позволял выливать на меня и на девочек, – от водителей, официантов, оплачиваемого персонала. Я дала отпор всем шакалам, которые хотели меня опозорить, без