Мать Тереза. Вера творит чудеса (с иллюстрациями) - Жан-Мишель ди Фалько Страница 26

против Церкви, Папы и Собора. Она сочла бы это безмерной гордыней, несовместимой со смирением, которого она взыскует. Хотя она, бесспорно, ближе по взглядам к монсеньору Лефевру, чем к отчаянным богословам вроде Ганса Кюнга, она не пошла против Второго Ватиканского Собора. Наоборот, она говорит, что не надо впадать в уныние: «Сейчас для Церкви трудные времена. Не занимайтесь пересудами. Вам скажут, что такие-то священники и монахини отошли от Церкви, что такой-то и такой-то орден распущен. Но не забывайте, что остались еще многие тысячи священников и монахинь, живущих верными и счастливыми семействами до самой смерти. Это испытание очистит Церковь из человеческих немощей, и она выйдет из него прекрасной и верной Богу». Это послушание обоюдоостро, но она умеет обратить его себе на благо. Ведь верность церкви означает не только верность Риму, но и скрупулезную верность уставу своего ордена, в котором она обязалась ничего не менять. Так, 1 января 1961 года она писала своим сестрам: «Дорогие дети мои, верность уставу — драгоценнейший и изящнейший цветок любви, который мы, инокини, можем поднести Всемогущему Богу. Устав выражает волю Божью, и мы должны подчиняться ему всегда и везде до нашего последнего издыхания. Верность в самом малом — не в наших интересах, это было бы малодушием, а ради великого замысла воли Божией. За устав я должна держаться, как ребенок за юбку матери».

Это убеждение она смогла передать и своим сестрам — впрочем, их вера достаточно тверда, чтобы ее могли поколебать всякие новомодные богословские штучки. Мать Тереза убедилась в этом на опыте, о котором рассказала не без доброй насмешки, но и не без жесткой критики в адрес послесоборных псевдоноваторов. Один священник, нахватавшийся новых идей, с важным видом посоветовал ей объяснять монахиням, почему она велит им сделать то или другое. Хотите — пожалуйста. Настоятельница на пальцах объяснила одной послушнице, по каким именно причинам ей надо сделать именно это. Девушка от возмущения разрыдалась: «Я не за таким обращением сюда шла, матушка! Вы мне растолкуйте только, что сделать, и я сделаю, а ваших резонов мне не надо». Мать Тереза делает отсюда вывод, от которого уже никогда потом не отступала: «С самого начала научитесь послушанию, и это прямо приведет вас к Богу. Не ходите кривым путем обычной жизни. Есть один прямой путь, который прямо приведет вас к сердцу Божьему. Никогда, никогда вы не уклонитесь с него, никогда не сотворите ошибки, если поймете различие между двумя путями. Старший, когда велит вам сделать то или другое, может погрешить. И я сама могу погрешить, когда велю одной из вас идти туда или сюда, сделать то или се. Но на сестре, исполнившей сказанное, нет греха». Мать Тереза очень серьезно относилась к старшинству настоятельницы в монашеской конгрегации, к совершенному единству, которое должно быть между ней и сестрами. Однако не только единство, но и любовь. 22 апреля 1961 года она говорила сестрам: «Когда вы пойдете на небеса, Господь не спросит вас: Была ли ваша настоятельница святой, умной, чуткой, веселой и прочее? Он спросит только одно: Как вы можете любить Меня, Которого не видели, если не любите настоятельницу, которую видели? Когда дьявол в злобе на Божье дело любви думает, как его расстроить, он прежде всего старается портить орудия Божьего дела, а через это расстраивает и само дело».

Мать Терезу, мягко говоря, раздражали не конкретные реформы, а множество богословских нововведений, явившихся вслед за Собором. Для нее катехизис ее детства навсегда остался истиной. Ей не слишком нравилось, что иные пытались подсластить представление о грехе, считая, в частности, устаревшей шелухой прежнее учение о простительном грехе. Для нее же и простительный грех не пустяк: «Если его сознательно дозволяют себе, если он становится хлебом насущным, развивается нравственная вялость и вся духовная жизнь крошится, распадается». Но это еще ничто в сравнении с суждениями иных духовных лиц, напичканных новооткрытыми аксиомами. Однажды мать Тереза чуть не задохнулась от возмущения, слыша, как некий только что рукоположенный священник «на ставлял» ее сестер, что не следует-де преклонять колени перед Святыми Дарами, входя в капеллу, потому что Христос присутствует там лишь во время мессы и причащения. Это было прямым нападением на идею иноческого послушания. Едва закрыв рот, патер услышал любезное: «Благодарю вас, можете быть свободны», — после чего мать Тереза пояснила собравшимся: «Вы слышали речь молодого, неопытного священника. А теперь я вам скажу, как учит церковное Предание». Как раз этим инцидентом она воспользовалась, чтобы выразить свое отношение к Собору: «Церковь желает обновления, но обновиться не значит изменить какие-то обычаи и молитвы. Наоборот: обновление — это духовная верность церковным постановлениям, дух, ищущий святости в бедной и смиренной жизни, упражнение в чистосердечных и терпеливых делах милосердия, щедрая жертва своего сердца, находящая выражение в чистоте и целомудрии». Эти же идеи она отстаивает в послании, написанном на Рождество 1963 года семинаристам своего родного города Скопье. Для нее это был и неожиданный случай проверить, не забыла ли она еще сербохорватский, и, главное, случай выступить в защиту единства Церкви: «Помните, дорогие семинаристы: Господь призвал и избрал вас, чтобы вы стали одной большой семьей».

Не слишком горячее отношение матери Терезы к соборным постановлениям отчасти объясняется тем, что в середине 60-х годов ей как раз приходилось решать множество проблем, связанных с расширением ее дела. В то время, как другие монашеские конгрегации столкнулись с недостатком вновь поступающих и должны были прилагать гигантские усилия, чтобы выжить, Миссия Милосердия росла вовсю. Мать Тереза уже давно билась за разрешение открывать обители за пределами Калькуттского диоцеза: ведь умирающих, беспризорных и прокаженных было множество во всей Индии. Между тем каноническое право запрещало диоцезальной конгрегации — а таков был статус Миссии Милосердия — открывать свои отделения в других диоцезах в течение десяти лет со дня основания. Это мудрое ограничение: ведь у новых обителей должны быть настоятели, а их не подготовишь за несколько месяцев. Тут требуются многие годы, что касается и тех исключительных личностей, которых мать Тереза выделила среди своих сотрудниц.

В этом пункте епископ Калькуттский монсеньор Франсуа Перье, при всем благорасположении к ордену, был непреклонен. Он раз за разом отказывал в просьбах открыть обители за пределами его диоцеза. Прежде мать Тереза должна была доказать и показать, что сама крепко держит в руках свою конгрегацию. Отцы Ле Жоли и Ван Эксем не без труда обуздывали кипучую энергию основательницы ордена, рискуя нарваться на ее гнев и даже грубость. Она же была