Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский Страница 26

Васе Шумкову. Он тоже «горячее сердце», добрый и благородный человек, полный любви к ближнему; ему тоже хотелось бы всем угодить, всех осчастливить; он – душа общества, жаждет любить и быть любимым. Одним словом, он такой же чувствительный утопист, как и Вася Шумков. «Если б он был уверен сердцем своим, – замечает автор, – что все его слушатели были добрейшие в мире люди, которые смеются только факту смешному, а не над его обреченною личностью, то он с удовольствием снял бы фрак свой, надел его как-нибудь наизнанку и пошел бы в этом наряде, другим в угоду, а себе в наслаждение, по улицам, лишь бы рассмешить своих покровителей и доставить им всем удовольствие». Но из этого прекрасного, великодушного человека выходит не благодетель человечества, а «самый бесполезнейший, а следовательно, самый комический мученик». Достоевский исследует опасности, грозящие «доброму сердцу», мечтательному человеколюбию. Филантроп-сумасшедший (Шумков) и филантроп-шут (Ползунков) – вот герои его рассказов. В них он дает художественный ответ на вопросы, волновавшие его в эпоху сближения с Петрашевским: утопический социализм кажется ему слишком теоретическим и книжным; ему не хватает связи с жизнью и обществом. Почему так печальна судьба «доброго сердца»? Достоевский отвечает в «Петербургской летописи»: «Только при обобщенных интересах в сочувствии к массе общества, и к ее прямым непосредственным требованиям, а не в дремоте, не в равнодушии, от которого распадается масса, не в уединении может отшлифоваться в драгоценный, в блестящий алмаз его клад, его капитал, его «доброе сердце»! Это первое «общественное» заявление писателя. Видно, что он начитался ученых книг по социализму. «Доброе сердце» гибнет от «уединения»; перед нами снова «грех мечтательства». Чтобы показать в действии натуру Ползункова, автор придумывает довольно неудачную фабулу. «Добровольный шут» рассказывает о своей дружбе с начальником Федосеем Николаевичем и сватовстве на его дочери Марии Федосеевне.

Это – трогательная идиллия, полная самых высоких чувств, которая, впрочем, не мешает подчиненному написать донос на начальника, а начальнику ловкой интригой лишить должности подчиненного. Мы ведь уже знаем, что благороднейший человек способен на подлость, «лишь бы угодить ближнему».

В пятьдесят седьмой книжке «Отечественных записок» 1848 г. были напечатаны «Рассказы бывалого человека. Из записок неизвестного»: первый – под заглавием «Отставной», второй – «Честный вор». Для издания 1865 г. автор исключил очерк «Отставной», сохранив только две страницы вступления. Содержание его – рассказ отставного о походах 1812–1814 гг., о партизане Фигнере, о битве под Лейпцигом и о вступлении русских в Париж. Доктор Яновский в своих воспоминаниях сообщает: «У Достоевского в это время проживал уже в качестве слуги известный всем нам и нами очень любимый отставной унтер-офицер Евстафий, имя которого Федор Михайлович отметил теплым словом в одной из своих повестей». В рассказе «Честный вор» повествование ведется от лица отставного солдата Астафия Ивановича. Язык «бывалого человека», полу-народный и полусолдатский, воспроизведен с большим искусством; нехитрая повесть его дышит простотой и искренностью. Можно предположить, что писатель воспользовался подлинными сообщениями своего слуги. Астафий Иванович снимал угол у одной «старушоночки» и портняжил. Повадился к нему ходить Емеля, «пропащий совсем человек», «пьянчужка и тунеядец». Нрава он был смирного, «такой ласковый, добрый». Просить совестился. Привязался он к Астафию Ивановичу и, наконец, переехал к нему жить. «Думаю, думаю, как мне с ним быть? – рассказывает тот. – Прогнать его – совестно, жалко; такой жалкий, пропащий человек, что и Господи! бессловесный такой, не просит, сидит себе, только как собачонка в глаза тебе смотрит». Пробовал бывалый учить его уму-разуму, приучать к работе – ничего не вышло: исчезнет на несколько дней, вернется пьяненький, в отрепьях. Пропали у Астафия Ивановича «ретузы». Он обвиняет своего сожителя, но Емеля упорно отрицает это и пьет без просыпу недели две. Наконец, возвращается больной и перед смертью признается в краже.

В этом коротком рассказе с большою экономией средств изображена простая и смиренная доброта русского человека из народа. Пьяница Емеля навязался бедному солдату, но тому «совестно» его прогнать, и он делит с ним последний кусок хлеба. «Я тут, сударь, сел да начал раздумывать, что ж он, скитающийся человек, много ль помехи мне сделает? И вышло по раздумье, что не многого будет стоить помеха». И полюбил Астафий своего беспутного товарища, горько ему было, что Емеля украл у него «ретузы», упрекнул он его, да и простил. А когда Емеля исчез, он стал разыскивать его по кабакам. «Испугался я, тоска меня ворочает; не пью, не ем, не сплю. Обезоружил меня совсем человек».

Еще деликатнее и чувствительнее сам Емеля. Как старается он угодить благодетелю, как хочется ему исправиться, приняться за работу, как мучит его совесть за то, что «он ему обиду нанес». «Да что же мне делать-то, Астафий Иванович, – говорит он, – я ведь и сам знаю, что всегда пьяненький и никуда не гожусь». Да тут как затрясутся у него вдруг его синие губы, как покатилась слезинка по его белой щеке, как задрожала эта слезинка на его бороденке небритой, да как зальется, прыснет вдруг целой пригоршней слез мой Емельян… «Эх ты, чувствительный человек, совсем и не думал я!»

Оба героя рассказа – «чувствительные» люди. Но их чувствительность не похожа на «доброе сердце» мечтателя. Слабый человек Емеля гибнет не от выдуманной вины, как Вася Шумков, а от настоящей (кража). Он жертва порока (пьянства), а не болезненного воображения. Астафий Иванович не пылкий фантазер, как Ордынов; его любовь живая и действенная: он жалеет и прощает. «Честный вор» – первое «народническое» произведение Достоевского, и Астафий Иванович – первый праведник из народа. Противоставление народа интеллигенции было намечено писателем еще до каторги.

Сюжет следующего рассказа «Елка и свадьба. Из записок неизвестного»[10] снова взят из запаса «Петербургской летописи». Автор сожалеет, что исчезли из литературы «злодеи старинных мелодрам и романов». «А теперь Бог знает о чем говорят сочинители. Теперь вдруг как-то так выходит, что самый добродетельный человек, да еще какой, самый неспособный на злодейство, вдруг выходит совершенным злодеем, да еще сам не замечая того». Появляется уже знакомый нам важный чиновник Юлиан Мастакович, который в «благоразумных летах» собирается жениться на молоденькой девушке. «Каждый вечер надевает он свой белый жилет, парик, все регалии, покупает букет и конфеты и ездит нравиться Глафире Петровне, своей невесте, семнадцатилетней девушке, полной невинности и совершенного неведенья зла. Одна уж мысль о последнем обстоятельстве наводит самую слоеную улыбочку на сахарные уста Юлиана Мастаковича». И автор прибавляет, что у его героя «очень доброе сердце» и что «проживет он свою жизнь в довольстве и счастии». Так, на примере «бессознательного злодейства»