Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника - Костантино д'Орацио Страница 25

в душе человеколюбие. Он свято верит, что его магазин должен быть не просто местом покупки холстов, красок, кистей, но своего рода клубом, где художники обмениваются идеями и поддерживают друг друга на творческом поприще. Танги вешает на стенах своей лавки в числе прочих также несколько картин Винсента, и, по-видимому, ему даже удается продать одну из них — знак того, что в городе уже на тот момент находились ценители творчества дяди, хотя мой отец и продолжал упорно не верить в его успех.

Очарованный мягкостью и душевностью Танги, любезностью и старомодными идеями, Ван Гог посвящает ему три портрета, чтобы как-то отплатить за оказанное внимание и хотя бы частично покрыть накопленные долги. Дяде хорошо удалось передать сдержанность движений и флегматичность во взгляде.

Я сделал портрет господина Танги (он хранит его до сих пор), госпожи Танги (его удалось продать) и одного из его друзей (за последний мне было заплачено 20 франков), но при этом я приобрел у него красок на 250 франков без какой-либо скидки, и он, разумеется, заработал. Так что я был для него другом ничуть не в меньшей степени, нежели он для меня. У меня есть более чем веские основания сомневаться в том, что он имеет право требовать с меня деньги, учитывая, что я расплатился этюдом, который до сих пор у него хранится. Тем более что мы ясно условились: продажа моих картин покроет оставшиеся долги.

Самый удачный портрет Танги — тот, на котором он сидит, сложив руки, на фоне стены с японскими эстампами. Фигура выглядит настолько плоской, что гора Фудзи, висящая сверху, сливается со шляпой торговца. Палитра Винсента становится светлее, цвета ярче, контрасты более подчеркнутые. Мазки указывают направление, в котором лучше рассматривать образ, и перекликаются с безмятежным характером Танги. Линии больше не искривляются, не бороздят пространство, не изрезают фигуру модели. Создается эффект очевидности, открытости изображаемого.

Дома я обнаружил китайскую шкатулку с клубками цветной шерсти. Дядя использовал их для изучения цветовых решений: он соединяет разные нити, чтобы понять, какие можно получить оттенки. В некоторых клубках нить одноцветная, в других — комбинации двух контрастных цветов, например желто-фиолетовый или сине-оранжевый, в третьих — сочетания похожих оттенков вроде светло-желтого и темно-желтого, розового и фиолетового. Ван Гог экспериментирует с комбинациями на холсте, чтобы ощутить взрывную силу цвета, воспринятую из японских картинок, которые его чрезвычайно увлекают.

В японском искусстве есть что-то первобытное, как у древних греков и древних голландцев, как у Рембрандта, Поттера, Хальса, Вермеера, Остаде, Рёйсдала. Это искусство вечно.

Познакомившись с японскими гравюрами в Антверпене, в Париже Винсент собирает целую коллекцию, в основном покупая их у Зигфрида Бинга — торговца произведениями китайского и японского искусства. Практически ежедневно он заходит в нему в лавку, долго рассматривает стопки картинок во дворике и выбирает понравившиеся. Вместе с Тео они соберут коллекцию около четырехсот пятидесяти штук.

После участия во Всемирной парижской выставке 1867 г. Япония вышла из культурной изоляции; эстампы являются визитной карточкой японской культуры и образности, которая сильно отличается от европейской. Вольность композиции, буйство красок, оригинальность художественных приемов и простота выразительных средств — все это делает японское искусство чрезвычайно популярным среди европейских художников. Постепенно оно проникает в передовые буржуазные салоны, обитатели которых восприимчивы ко всему новому: они носят кимоно, украшают гостиные ширмами, устраивают чайные церемонии.

Ван Гога привлекают смелые диагонали и волнующие диспропорции: они создают эффект вихря, затягивающий вглубь изображения.

Японское искусство окончательно освобождает Винсента от гнета традиционных правил, его творчество открывается навстречу миру.

Моя работа, так сказать, зиждется на работе японских мастеров.

В Париже Ван Гог достигает синтеза Запада и Востока: он реализует копии японских эстампов и вешает их у себя в студии.

Из всех картинок он предпочитает пейзажи, позволяющие играть с глубиной пространства, переплетая ветви деревьев и смешивая планы, и изображения гейш, рождающиеся из пересечения кривых линий и спиралевидных знаков. От стиля укиё-э[1] он усвоит идею превращения образа в волнообразные движения кистью, где цвет живет своей, отдельной жизнью.

Мне не очень импонируют попытки искать в картинах дяди одушевленность — гораздо интереснее, на мой взгляд, исследовать структуру фигур, секреты техники. Но в данном случае невозможно отрицать, что Винсент сумел проникнуть в самое сердце произведений Хокусая и Хиросигэ. Они как будто иллюстрируют процесс становления природы: бегущая вода, распускающиеся цветы, слепящее солнце. Только благодаря японскому искусству Ван Гогу удалось преодолеть свою страдальческую живопись и темные тона голландской палитры.

Я завидую той необычайной прозрачности и ясности, которую обретают предметы у японских мастеров. Ничто у них не кажется скучным или написанным наспех. Их работа подобна свежему дыханию, для создания фигуры им достаточно всего лишь пары уверенных штрихов — для них это такой же пустяк, как для нас застегнуть пуговицы жилета. Ах, если бы я мог написать фигуру несколькими мазками!

Поразительно, что дядя одинаково естественно воспроизводит как жидкий мазок Рубенса, так и хроматическую приблизительность японских художников. Ван Гог впитывает, как губка, все, что наблюдает, и с удивительной непосредственностью воспроизводит увиденное.

Винсент настолько увлекается японизери[2], что даже устраивает выставку собственных эстампов в кафе «Тамбурин» весной 1887 г. В Париже он открывает в себе новые грани, становится деятелем культуры, вдохновителем интеллектуальной жизни и смелым организатором мероприятий.

Провальная стратегия

«Тамбурин» — ресторан-кабаре на Монмартре, весьма популярный у молодых художников. Для холостяка есть в ресторане — обычное дело, к тому же цены здесь не слишком высокие. Ван Гог нередко захаживает сюда поужинать с Бернаром, Тулуз-Лотреком и Андрисом Бонгером, моим дядей по материнской линии.

Винсент знаком с владелицей заведения — итальянкой Агостиной Сегатори, у них даже была недолгая любовная связь. Именно ее портрет я предпочитаю всем остальным картинам парижского периода, которых в общей сложности дядя создал около двухсот тридцати.

Она выглядит совсем как посетительница: на голове шляпа с красными перьями, белый зонтик лежит на табуретке. На столе кружка пива — должно быть, далеко не первая, если судить по количеству пустых тарелок. На ней пиджак