Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современника - Владимир Иосифович Гурко Страница 24

не старался так или иначе разрешить, и эту энергию Ермолов сохранил до конца своих дней. В бытность министром искал Ермолов, насколько это позволяли условия времени, сотрудничества и поддержки общественных деятелей. Проектируя учреждение местных органов Министерства земледелия, он стремился связать их деятельность с работой земских учреждений. При его содействии состоялся в Полтаве районный съезд по кустарному производству и состоявшийся вслед за тем в 1902 г. всероссийский кустарный съезд в Петербурге. Съезд этот работал под председательством известного впоследствии по его деятельности в Первой Государственной думе гр. П.А.Гейдена, причем не был стеснен рамками своей программы и тем самым явился до известной степени выдающимся для того времени общественным явлением. Однако вынесенные съездом разнообразные резолюции, из которых, впрочем, многие имели лишь отдаленное отношение к кустарным промыслам, как, например, отмена телесных наказаний, остались на бумаге и никаких конкретных последствий не имели.

Столь же бесплодна по своим результатам была другая попытка Ермолова привлечь общественные силы к сотрудничеству с управляемым им министерством, а именно образование при министерстве сельскохозяйственного совета. На ежегодные сессии этого совета, продолжавшиеся около двух недель, Ермоловым приглашались общественные деятели и известные сельские хозяева, но и это учреждение ничего не дало ни Ермолову, ни делу и постепенно, как все начинания Ермолова, сошло на нет.

Само собой разумеется, что если Витте принадлежал к числу министров, терроризовавших некоторых членов Государственного совета, то, наоборот, Ермолов принадлежал к числу ищущих у них защиты и опоры. По отношению к нему те самые члены Совета, которые не решались возражать на самые резкие выходки Витте, держали себя покровительственно и дружески журили его за будто бы недостаточную разработанность вносимых им проектов, причем в особенности доставалось их редакции, которая действительно хромала. Дело дошло даже до того, что Ермолов взял к себе в товарищи в 1898 г. статс-секретаря Департамента законов Государственного совета барона Икскуль-фон-Гильденбандта в качестве испытанного редактора, вполне знакомого с принятой в Государственном совете законодательной техникой. Назначение это было весьма странное. Икскуль ни об одном из вопросов, ведавшихся Министерством земледелия, понятия не имел, а свои познания в сельском хозяйстве сам определял, говоря, что и картофель-то он видал только в кушанье. Редакция законопроектов Ермолова при сотрудничестве Икскуля стала, быть может, лучше, но результат остался прежний: под всесильными ударами Витте они лишались всякого внутреннего содержания и служили лишь для приумножения нашего бумажного законодательства.

По своим политическим взглядам Ермолов, несомненно, принадлежал к либеральному лагерю. В бурные дни конца 1905 г. он даже настолько расхрабрился, что за довольно многолюдным ужином общественного характера демонстративно чокнулся с лицом, предложившим тост за введение в России демократической конституции, причем лицом этим была известная актриса императорских театров М.Г.Савина; правда, что в то время Ермолов перестал быть министром, превратившись в рядового члена Государственного совета.

В заключение не могу не привести анекдота про Ермолова, рассказанного им самим, достаточно для него характерного. Отправился однажды Ермолов на Страстной неделе исповедоваться в Исаакиевский собор, причем по своей скромности стал в хвост всегда многочисленных в это время исповедников. Священник, по присущей им всем любознательности, спросил его на исповеди, чем он занимается, и на ответ, что он служит в Министерстве земледелия, пожелал узнать, какую должность он занимает. Ермолов не счел возможным на исповеди уклониться от правдивого ответа. «Как вам не стыдно, — грозно сказал ему священник, — пришли исповедоваться, а сами так нагло врете, ну кто может поверить, что вы министр».

Батюшка, по существу, был прав, не только по внешнему облику не был Ермолов министром, но не был он им и по существу. Прекрасный, честный человек, трудолюбивый и даже ученый кабинетный работник, Ермолов мог быть мужем совета, но мужем дела он не был и быть не мог[122].

Глава 5. Министр внутренних дел Иван Логгинович Горемыкин

В семилетие —1894–1902 гг. перед Государственным советом, если не считать унаследованного от прошлого царствования, но вскоре назначенного председателем Комитета министров И.Н.Дурново, прошли два министра внутренних дел — И.Л.Горемыкин и сменивший его осенью 1899 г. Сипягин. Первый из них, Горемыкин, известен преимущественно как двукратный председатель Совета министров при существовании у нас представительных учреждений. Но Горемыкин до 1905 г. и после него в отношении высказывавшихся им политических взглядов представляет в значительной степени два разных лица.

Прослужив в течение долгих лет в Сенате, правда не по судебному, а по 2-му, так называемому крестьянскому, департаменту, Горемыкин невольно впитал в себя приверженность к законности и отрицательное отношение к административному произволу. По природе, несомненно, умный, тонкий и вдумчивый, с заметной склонностью к философскому умозрению, он считался при назначении министром внутренних дел не только в либеральном лагере, так как по личным связям принадлежал к либеральному сенаторскому кружку, но даже сторонником, конечно платоническим, толстовского учения. Но выдающейся чертой характера Горемыкина и его умственного настроения, чертой, с годами все больше в нем развивавшейся, было ничем не возмутимое спокойствие, очень близко граничившее с равнодушием. Именно этой чертой, надо полагать, объяснялась и некоторая его склонность к учению Толстого о непротивлении злу. Laissez faire, laissez passer[123] — вот что было, в сущности, его лозунгом, а основным правилом в жизни — Quieta non movere[124]. He трогайте, не делайте ничего — само все устроится, все «образуется» — вот к чему сводилось его основное жизненное правило и чему научил его служебный жизненный опыт. Любимым, постоянно им повторяемым выражением было «все пустяки», что обозначало — не надо горячиться, не надо волноваться, следует спокойно ожидать, чтобы события и время сами лишили вопрос дня его остроты. Тогда само все устроится — зрелый плод от одного прикосновения свалится вам в руки либо сгниет и тем самым просто исчезнет.

К такому образу действия, а вернее, к такому бездействию побуждало Горемыкина и другое его свойство — присущая ему в высокой степени лень. Это не была лень мысли, ум его постоянно работал и тонко разбирался в окружающей обстановке, а лень всякого «дела»; впрочем, это даже не была лень в точном смысле слова, а очень близкое к этому свойству — опасение всякого беспокойства, опасение чем-либо нарушить свой покой. Глубокий эгоист и при этом сибарит, очень ценивший комфорт во всех его видах, Горемыкин как-то инстинктивно избегал всего, что могло бы повлиять на спокойное, размеренное, вперед тщательно рассчитанное и приуготовленное течение его жизни.

Свои личные дела Горемыкин вел превосходно. Будучи безусловно честным человеком, он, однако, составил себе к концу жизни прекрасное состояние исключительно бережливостью и