Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина Страница 23

– Он наелся черного хлеба. Земляки дали, жалеючи его, что он голодный…

Муж ничего больше не сказал… Транспорт все так же шел в полной темноте…

– Да скоро ли Сарыкамыш? – с досадой вырвалось у него.

– Должно бы уж скоро, да не видно ничего! – отвечал Ткаченко.

– Вон, вон огоньки… Сарыкамыш! – сказала я.

Но огоньки пропали так же быстро, как и появились. Вот опять снова мелькнул красненький глазок!..

– Да это ж вокзал! – сказал Ткаченко. Мы проехали все такой же молчаливый вокзал, и опять полная темнота… Потянулось шоссе вдоль срезанной горы. Потом мы свернули на дамбу, проехали ее и выехали на главную улицу, где было еще темнее, чем в поле. Мы остановились около нашего дома. Я слезла, а муж поехал с транспортом в госпиталь.

После темноты и стужи даже эти убогие две комнаты показались мне уютными. А яркий свет керосиновой лампы ослепил меня…

Печка была жарко натоплена. Гайдамакин помог мне снять шубу… Пришли Штровманы.

– Ну, здравствуйте! Как съездили? Мы за вас беспокоились. Ведь снег не переставая шел весь день…

– Он идет и сейчас. И еще больше, чем днем.

– Мы ждали вас и не обедали еще, – сказала мадам Штровман.

– Спасибо! Это очень приятно. Мы страшно голодны…

Пришел Гайдамакин и стал накрывать на стол. Когда муж вернулся, я уже отогрелась вполне.

– В транспорте все благополучно? – здороваясь с Штровманами, спросил муж.

– Да, все хорошо. А как у вас?

– Один помер… – сказал муж.

После обеда я сейчас же пошла спать… На другой день погода была прекрасная. Солнце, мороз. Снег блестел, как осыпанный бриллиантами. Но когда муж вернулся из транспорта, то сказал:

– Вот морозище сегодня чертовский! Хорошо, что сегодня нам никуда не ехать. В такой мороз не довезешь ни одного раненого до госпиталя!

Наступил вечер, казалось, мира и покоя. К нам пришли гости из двух других транспортов: оба старших врача и один младший. После ужина пили чай и мирно разговаривали. Вспомнили все: свои студенческие годы; квартирных хозяек и их дочек; государственные экзамены и первое впечатление, когда надели военную форму врача; недолгую службу в полках, госпиталях и дни мобилизаций.

В это время кто-то постучал в дверь.

– Войди! – сказал муж.

– Телефонограмма, – сказал вошедший санитар, протягивая бумажку.

– Ну, это уж чересчур! – сказал муж, прочитав телеграмму. – Мой транспорт только вчера ездил за ранеными, и вот опять посылают. Да еще куда! К черту на кулички! В Зивин! Я думаю, господа, у вас в штабе большая протекция! Поэтому вы сидите дома, а нас гоняют, – шутя, сказал муж…

– Да что вы, коллега! Нас тоже все время гоняют! Правда, посылают по частям – не требуют всего транспорта. Но мы работаем все время! – сказал один из старших врачей.

– Это самая дальняя поездка. Зивинские позиции занимают кабардинцы. Да я ничего! Я сам езжу с удовольствием. Да еще и с сестрой милосердия! – показывая на меня, сказал Ваня.

– Неужели вы ездите в такой мороз, Тина Дмитриевна? Это прямо подвиг для сестры милосердия, – сказал доктор Хлебников. – Да! Мы вам, Иван Семенович, завидуем. Что вам война, раз вы оба вместе! А у нас у всех жены остались дома. У меня двое детей, да жена ждет еще маленького.

Наконец гости ушли, пожелав полного успеха в поездке за ранеными. Как только мы остались одни, муж сказал Гайдамакину:

– Пойди в команду и позови сюда подпрапорщика Галкина. Вы знаете, что требуют в Зивин транспорт? – сказал муж, когда тот пришел.

– Так точно, знаю!

– Я думаю, выступим часов в шесть утра завтра. Я поеду сам с транспортом. У вас все в порядке?

– Люди здоровы, лошади тоже здоровы – как будто все в порядке.

– Ну, хорошо! Идите и отдыхайте. Вы поедете тоже.

Подпрапорщик ушел.

– Ваня, я тоже поеду с тобой, если ты едешь!

– Нет! На этот раз ты оставайся дома. Это очень далеко; дорога опасная, в горах. И целые сутки на морозе ты не выдержишь. Да и небезопасно насчет турок или курдов! Может случиться, обстреляют транспорт.

– Ну, так что! Я не боюсь…

– Вот уж никогда я не думал, что ты такая воинственная! Давай ложиться спать, а завтра видно будет…

На другое утро муж встал еще затемно; оделся и вышел в столовую. Сейчас же я услышала, как Гайдамакин принес самовар. Я быстро встала, оделась и вышла.

– Ты зачем встала? – сказал муж.

– Я еду с тобой.

– Напрасно! Я предупреждаю тебя, что поездка эта очень тяжелая. Я лучше возьму младшего врача с собой.

– Я буду полезна в транспорте не меньше, чем доктор Штровман!

Муж посмотрел на меня…

– Хорошо! Одевайся теплее!

Когда мы вышли на улицу, начинало уже светать. По обыкновению, наша двуколка ехала впереди транспорта. Когда мы выехали на дамбу, я увидела ярко-красную полосу где-то еще далеко поднимающегося солнца. Мы проехали по шоссе, обогнули вокзал и выехали в широкую долину вдоль русла реки, на другой стороне которой в морозной мгле виднелись большие кирпичные здания Елизаветпольского полка. Становилось все светлее; чувствовалось, что солнце вот-вот покажется из-за пока еще черного соснового леса. Тишина была какая-то торжественная и могучая. Все было покрыто белым инеем: лес, кусты и каждая травинка! Лошади тоже все в инее. Голова Ткаченки стала большая, точно отороченная мехом-инеем.

Я посмотрела на мужа, его поднятый воротник вокруг лица – весь белый; на ресницах и усах целые сугробы пушистого инея. Он заметил, что я смотрю на него, и спросил меня:

– Ты не замерзла? Когда взойдет солнце, станет теплее!..

Мы все время ехали по возвышенной стороне реки, вдоль гор. Дорога была страшно извилистая: то мы ехали прямо на восходящее солнце, то поворачивались к нему спиной, и тогда становилось еще холоднее! Русло то суживалось так, что каждое дерево было видно на противоположной стороне, то расходилось чуть не на версту. Солнце давно взошло и поднялось высоко. А мы все едем и едем. И нигде не видно ни селений, ни домов; только горы, блестевшие на солнце, да сосны, которые и при солнце кажутся черными.

Приехали мы в Зивин после двух часов пополудни. Наш транспорт остановился, не доезжая до селения, под очень крутой горой, около дороги. Санитары распрягли лошадей, укрыли их попонами и навесили торбы с кормом. Команда развела костры; что-то варили в котелках и грелись. Муж ушел на перевязочный пункт.

– Барыня! Идите погрейтесь у костра; вы тут замерзнете… – сказал Ткаченко.

Костров было несколько, я подошла к ближайшему. Солдаты сидели на корточках вокруг костра; кто