Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински Страница 23

Но с тех пор они никогда не оставляли меня наедине с бабкой у нее дома.

Много позже я начал складывать кусочки этой мозаики. Когда Софии было шестнадцать, она вышла замуж за своего кровного дядю. От этого кровосмесительного брака родились мой отец Чарльз и тетушка Тереза[10].

Видимо, такие отношения ей понравились, и она совратила и растлила собственного сына.

А потом очередь дошла и до меня.

«Она пыталась сделать с ним то, что сделала со мной!»

Удивительно, как много информации, ужаса и страшных тайн может поместиться в одном коротком предложении. Всего десять слов, которые объясняют все, но ничего никому не прощают.

Глава 8

Имя, унесенное ветром

Двадцать пятого сентября 1964 года в Вальехо, штат Калифорния, в возрасте семидесяти семи лет умер мой дед Казимир Стражински. Он вышел выпить, упал с тротуара, сильно ударился головой о бордюр и умер. Человек, который приехал в Америку с мечтой о богатстве и славе, буквально окончил свою жизнь в вонючей канаве. Бабка отнеслась к его смерти равнодушно. Для нее он умер много лет назад, а раз уж факты теперь совпадали с ее личными ощущениями, то оно и к лучшему. Отец взял билет на первый самолет в Калифорнию в надежде, что ему достанется что-нибудь ценное из дедова имущества, но вернулся обратно с небольшой суммой в русской валюте, несколькими фотографиями и пятнадцатью долларами, которые были в кармане у Казимира, когда он решил заняться прыжками в воду с бордюра.

В доказательство того, что он жил в этом мире, Казимир не оставил ничего, кроме своих детей. Словно подул сильный ветер и унес его имя навсегда из нашего мира.

Его смерть усилила мое намерение оставить что-нибудь после себя, чтобы все знали, что я был здесь, я жил и, прежде чем умереть, пытался создать хоть что-то, что придавало моей жизни ценность.

Ветру не удастся унести мое имя из этого мира.

Тем летом отец потерял работу на фабрике пластиковых изделий в Патерсоне, где трудился оператором станка.

Свободных вакансий на местных фабриках и в мастерских не нашлось, и единственное, что нам оставалось, – это переехать в Ньюарк, где недавно открыли несколько новых фабрик. Мы поселились в многоквартирном доме в центре города, а если точнее, в районе трущоб, носившем название Проджектс, в скопище безликих зданий, созданных из бетона и отчаяния.

День и ночь в коридорах раздавалось эхо разговоров на повышенных тонах, а сами дома стояли так близко друг к другу, что блокировали любое движение воздуха, даже если все окна были открыты. Между домами лежали узкие полоски ничейной земли с засохшими сорняками, осколками стекла, проржавевшими магазинными тележками и кучами мусора. Пьянчуги и наркоши использовали такие места в качестве бесплатных уборных. Запах, стоявший между домами, не поддавался никакому описанию. Если окна квартиры выходили на пожарную лестницу, то это считалось большой удачей, ночью можно было выбраться наружу и попытаться заснуть или просто спастись от жары, лежа на металлических решетках лестничных площадок. На улице же постоянно раздавался вой сирен полицейских машин, по которым можно было понять, где произошла очередная уличная драка, и какофония автомобильных клаксонов, которые никак не могли найти нужную, общую для всех тональность даже в четыре часа утра.

ВЕТРУ НЕ УДАСТСЯ УНЕСТИ МОЕ ИМЯ ИЗ ЭТОГО МИРА.

Место было мало того что просто ужасным, так еще и для оплаты жилья нам пришлось расстаться почти со всеми деньгами, и теперь нам не хватало даже на еду. Мы постоянно ходили голодными. На завтрак мы ели хлеб, вымоченный в молоке, а вечером нам давали так называемый томатный суп, приготовленный из кетчупа, разбавленного теплой водой. Яйца и бекон в холодильнике предназначались исключительно отцу, которому нужно было плотно питаться перед выходом на работу. Отец редко ужинал дома, поскольку предпочитал питаться в барах во время «счастливых часов»[11].

Обстановка на улицах Ньюарка была накалена до крайности: афроамериканцы боролись за свои гражданские права против отрядов полиции, которые были готовы жестоко подавлять все, что гипотетически могло переродиться в организованное сопротивление властям.

Прошлым летом беспорядки в Уоттсе, районе Лос-Анджелеса, переросли в настоящее кровопролитие, которое закончилось смертью тридцати четырех человек.

Тысячи людей были арестованы, а убыток, нанесенный собственности, составил сорок миллионов долларов.

По всей стране пошли слухи, что это еще не конец, и полиция Ньюарка была готова принять самые жесткие меры, чтобы не допустить беспорядков.

Будучи убежденным расистом, отец открыто исповедовал ненависть ко всем меньшинствам: азиатам, испаноговорящим, афроамериканцам и особенно евреям.

В нашем районе проживала буквально пара белых семей, а остальные были в основном темнокожими и действительно были в бешенстве, так что уровень расизма моего папаши устремился прямым курсом до пределов мезосферы. Когда мы приходили домой из школы, нам не разрешали отходить от дома дальше первой ступеньки. Отец был уверен, что нас всех могут запросто перерезать во время сна. Для защиты он купил полуавтоматическую винтовку, которую хранил в спальне, в шкафу вместе со снаряженным патронами магазином, чтобы быстро вставить его в винтовку при первых признаках нападения.

Учителя в школе, да и комиксы, учили уважать полицию, что полиция всегда на стороне добра и была нашим добрым другом. И вот теперь я начал понимать, что где-то в других местах и в другое время все это, может, и было правдой, но только не в Ньюарке, где каждая ночь свидетельствовала о том, что полиция вышла из-под контроля. Я жил в мире абсолютных истин: хорошие парни на одной стороне, а плохие – на противоположной, и полицейский мундир легко давал понять, кто есть кто. Но этому непреложному правилу не суждено было остаться со мной надолго.

Между реальным миром, который я видел на улицах, и тем, что показывали по телевизору, была огромная разница. Страна разрывалась на части из-за протестов против войны во Вьетнаме, а марши с требованием соблюдения гражданских прав жестоко разгонялись полицией, а по телевизору по-прежнему гоняли такие популярные передачи и фильмы, как «Бонанза», «Шоу Энди Гриффита», «Простаки из Беверли», «Околдованный»[12]и «Гомер Пайл». Любимыми фильмами американской киноиндустрии были «Моя прекрасная леди», «Этот проклятый кот!» и «Звуки музыки», а фильм «Битлз. На помощь!» был признан вульгарным трэшем.

В СМИ расхваливали Джули Эндрюс, певшую «Чим, Чим, Черри», а в Сельме, Уоттсе и Монтгомери лились реки крови.

МНЕ ХОТЕЛОСЬ РАЗОБРАТЬСЯ ВО ВСЕХ СОЦИАЛЬНЫХ ИЗМЕНЕНИЯХ, ПРОИСХОДИВШИХ ВОКРУГ МЕНЯ, НО НИ УЧИТЕЛЯ, НИ ТЕМ БОЛЕЕ РОДИТЕЛИ МНЕ В ЭТОМ НЕ ПОМОГАЛИ, И ПОЭТОМУ Я ОБРАТИЛСЯ К САМЫМ УМНЫМ НАСТАВНИКАМ, КОТОРЫХ ТОЛЬКО МОГ НАЙТИ, – К АВТОРАМ НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ.

Меньше чем через