Письма и документы. 1917–1922 - Юлий Осипович Мартов Страница 22

благодаря той же их неприспособленности к производству таких анкет, либо сырым материалом, либо грудой организационных дел того, как функционирует та или другая отрасль на бумаге, и это засоряло их мозги, не вызывая, однако, в них ни особенного восторга слышанным, ни доверия к деловитости собеседников. Времени для хождения к «низам» почти не оставалось у них, да и возможностей большевики им не старались давать. Мы могли лишь устроить один митинг, но очень удавшийся (4000 человек), созванный союзом печатников, где они могли ознакомиться с подлинным настроением масс. Он на них произвел сильное впечатление. Других таких же собраний при наших нынешних ресурсах и при нашей «свободе» мы устроить не могли. Теперь их отвезли на Волгу показывать провинцию, но втереть очки в глаза им, по-видимому, не удастся, так как противоречие между действительным убожеством и показной внешностью им уже[275]. На обратном пути они, может быть, и пробудут здесь еще несколько дней, но это мало им прибавит, ибо они уже пришли к выводу, что, чтобы ознакомиться с Россией серьезно, им надо было бы пробыть не месяц, а 8 месяцев.

Большевики, увидев, что англичане не дают себя ослепить и ищут информации у оппозиции, переменили тон по отношению к ним, стали третировать их перед рабочими как «соглашателей», а нас – как главных якобы виновников происшедшего, начали кампанию, которая по бешенству и кровожадному бесстыдству превышает даже то, что было в 18-м и 19-м годах. Поэтому никакого сомнения не может быть, что со дня на день нас ждет разгром либо в виде исключения из Московского совета (в провинции уже исключили в Одессе, Гомеле, Николаеве) [276] и закрытия союза печатников и двух наших клубов, либо в виде массовых арестов; либо будет и то и другое. Мы предупредили англичан об этих очевидных последствиях нашей встречи с ними. Они, будучи в Всероссийской чрезвычайной комиссии[277] для анкеты, поставили ей формальный вопрос: правда ли, что лица, с которыми мы встречались, могут подвергнуться репрессиям за сообщенные ими нам сведения, и получили от председателя Ксенофонтова[278] (заместитель Дзержинского[279]) ясный ответ: «Категорически заявляю: если кто-нибудь из этих лиц подвергнется после вашего отъезда или еще во время пребывания репрессиям, то отнюдь не за сношения с вами, а за одно из преступлений, для борьбы с которыми создана ВЧК». Англичане поняли смысл ответа, и это тоже весьма полезно для их просвещения. Возможно, что до их отъезда арестов все же не будет, хотя тон газет таков, что пахнет даже не арестами, а расстрелами. Ибо мы оказываемся одновременно и «доносчиками Ллойд Джорджу» [280] (силлогизм: мы рассказываем англичанам вещи, которые Ллойд Джордж может использовать против России за интервенцию, а среди англичан может оказаться вольный или невольный агент Ллойд Джорджа) и «пособниками польских поджигателей» [281] (силлогизм: в Москве были взрывы складов с снарядами; хотя почти очевидной причиной является преступная халатность в хранении их – самовозгорание, – но по трафарету допускается злоумышленная польская рука; мы же, одновременно выступая на митингах с критикой советской власти, затрудняем ей дело обороны, а стало быть, мы – «пособники польских поджигателей», каковой термин по тому же ленинскому обычаю ходит в своем самом буквальном смысле). Две недели назад та же пресса на все лады кричала, что мы заключили Burgfrieden по случаю войны с Польшей, и хвалила нас за то, что, подобно генералу Брусилову[282], мы («мелкая буржуазия») объявили, что пойдем с большевиками против поляков (довольно многие из наших пошли добровольцами). Этим противоречием, кажется, никто не смущается. А массы, которые стараются взвинтить террористической шумихой, еще глубже погружаются в голодную апатию.

В конечном итоге первый европейский визит я считаю полезным. Люди вернутся все же если не с отчетливым и детальным знакомством с сущностью современной России, то с верным, в общем, представлением о полном противоречии между этой действительностью и идеальными целями и о том, что в основе противоречия лежит экономический утопизм. И при этом впервые мы видим людей, которые способны отделять вопрос о поддержке русской революции, как таковой, против империализма от вопроса о санкции большевистских методов и принципов. По крайней мере, они нам особенно подчеркивали, что усиление борьбы за признание советского правительства и мир они сочтут для себя обязательным независимо от результатов самой анкеты о прелестях большевистского рая.

Вы упоминаете в письме, что мы вступили в сношения с Лонге[283], не предупредив Вас и не через Вас. Последнее верно, но насчет предупреждения – это результат лишь того, что письма наши почти все не дошли. О намерении нашем вступить в сношения с французами, немцами и австрийцами я писал Вам уже давно, когда мы после Люцерна приняли (тогда же и после) посылавшуюся Вам первую резолюцию об Интернационале, где мы принципиально высказывались против I и против III и заявили, что на конгрессах II будем участвовать лишь с информационной целью, не связывая себя его решениями. Тогда мы думали снестись с указанными партиями, чтобы поручить немцам инициативу созыва «конференции центральных партий». Это намерение на деле не осуществилось. Теперь, получив снова оказию для писем, я Вам писал, должно быть, три раза разными путями (значит, уже два письма, кроме полученного Вами) и в одном письме сообщил, что мы намерены воспользоваться оказией, чтобы написать Лонге, Гильфердингу, Ф. Адлеру, Каутскому, итальянцам и Гримму[284] о том, как мы понимаем международную конференцию, т. е. что ее цель не облегчить воссоединение центральных партий с левыми III Интернационала, а формулировать отчетливую позицию, отмежевывающую как от правых, так и от коммунистов, и дать положительный и ясный ответ на вопрос о диктатуре меньшинства, о терроризме и методах строения социализма. Постановку вопроса лейпцигского конгресса[285] мы радикально отвергали. Из намеченного удалось написать лишь Каутскому, Лонге и Адлеру; письмо к Гильфердингу перехвачено большевистскими шпионами; итальянцам и швейцарцам не удалось написать.

На немецко-французском «центре» я лично построить прочное здание не надеюсь, и в этом вопросе мы с Федором Ильичом [Даном] стоим в ЦК несколько особняком от остальных членов ЦК, которые, независимо от большей или меньшей левизны, пожалуй, оптимистически смотрят на реальные возможности построения Интернационала на нынешних средних партиях. Я скорее склоняюсь к скептическому взгляду Ф. Адлера, что момент для организации политического воссоздания Интернационала еще не созрел и что как после 1870 до 1889 г. [286] необходим период der Uberwindung[287] идейного хаоса и выкристаллизования политической идеологии,