Полибий и его герои - Татьяна Андреевна Бобровникова Страница 22

того чтобы действовать, тянут и шлют послов. И он совершил роковую ошибку, которую совершали многие, плохо знавшие римлян. Видя странную их медлительность в начале, уступчивость и наклонность к миру, они приписывали это их нерешительности и робости. Филипп вообразил, что римляне его боятся, что слова их всего лишь пустые угрозы и что считаться с ними надо не больше, чем с Атталом, застрявшим на Эгине. И поспешил окончить завоевания, не обращая внимания на их предупреждения.

А Афины были по-прежнему в осаде и слали отчаянные письма во все концы ойкумены. Ответа не было. И тут из рядов их явился спаситель, некий афинянин Кефисодор. Он совершил великий подвиг, прославивший его имя на века. Бежав из Афин, этот бесстрашный герой помчался в Италию, в Рим, ворвался в сенат и с жалобными воплями припал к ногам отцов, умоляя спасти древнейший и славнейший город, гордость и красу Эллады. Миссия его была трудна, ведь афиняне официально не были в союзе с римлянами. Самое обидное, что римское посольство было у них в городе в то время, когда они носили на руках Аттала. А афиняне даже внимание не обратили на римлян, изливая лесть на этого неблагодарного царя и родосцев, которые так безбожно кинули их на произвол судьбы! Афиняне были красноречивы, и афинские посольства всегда производили на римлян сильное впечатление (Polyb. XXI, 31; XXXIII, 2). И сейчас слова Кефисодора, кажется, оказались последней каплей. Народ дал согласие на войну (Liv. XXXI, 1, 10; Paus. I, 36, 5; Арр. Maced. IV, 2){12}. Афиняне получили ответ, что римский народ привык защищать своих друзей (Liv. XXXI, 9, 4). И Кефисодор, окрыленный надеждой, полетел в Афины, чтобы вдохнуть бодрость в своих совершенно упавших духом сограждан.

Почти одновременно с этим Филипп осадил Абидос. Римские послы находились в то время на Родосе. И вот самый юный из них, Марк Лепид, со стремительной быстротой отправился к Филиппу, надеясь спасти злосчастный город. Как мы знаем, это ему не удалось. И он бросил в лицо царю римский вызов. Так началась Вторая Македонская война (200–197 гг.). Велась она официально за свободу эллинов. Осенью римляне высадились на Балканах.

Мысли о свободе кружили головы греков. В начале войны римляне и союзники разнесли форпост Филиппа — Халкиду, которая превратилась в настоящую пиратскую крепость, державшую в страхе все побережье. Родосцы, прямо как французы в 1789 г., прежде всего кинулись искать местную Бастилию. Они «разбили ворота тюрьмы, выпустили тех, кого запер здесь Филипп, полагавший, что уж из этой-то темницы, никто и освободить их не сможет». Затем они резво пробежались по городу — чуть ли не на каждом перекрестке стояли статуи Филиппа. Всем им они отбили головы (Liv. XXXI, 23).

А афиняне были между надеждой и отчаянием. Они не знали, вправду ли помогут им римляне, или бросят их, как все другие союзники. Они с истерическим нетерпением ждали вестей. И вдруг они увидели, как в Пирей входят какие-то корабли. О радость! Они были спасены: то были римские триремы! «Никто теперь… не разорял их полей… да и на море не видно стало разбойничьих кораблей из Халкиды, которые бесчинствовали до той поры не только в открытых водах, но нападали на прибрежные владения афинян — теперь они не смели более заплывать за мыс Сунион» (Liv. XXXI, 22, 4–7).

Но опасность еще не миновала. То, что пережили афиняне в эти дни, похоже было на кошмарный сон. Еще дважды Филипп совершенно неожиданно подступал к Афинам. Македонцы едва не ворвались в город. Афиняне слышали у ворот крики разъяренных врагов, видели Филиппа, который сражался в первых рядах. И потом последовало самое страшное. Они увидали с высот Акрополя, как македонцы бросились на кладбище. Цепенея от ужаса, афиняне видели, как они крушат надгробные памятники, разрывают могилы и выбрасывают мертвецов. Вскоре вся земля вокруг Афин покрылась костями их предков. Они видели, как Филипп с остервенением обрушился на храмы и статуи. «Сама земля Аттики, славная красотой своих храмов, обилием мрамора, изукрашенная творениями одареннейших мастеров, разжигала его бешеную страсть к разрушению» (Ливий). Затем враги набросились на Ликей, знаменитый сад, где некогда учил Аристотель. Филипп сжег и вырубил его. Они слышали, как он клянется добраться до Акрополя и стереть с лица земли Парфенон и Эрехтейон.

Недалеко от Афин был город Элевсин. Там проходили великие мистерии в честь Деметры и Персефоны. В конце лета — начале осени толпы верующих выходили из Афин и торжественно под звуки флейты двигались туда по Священной дороге, неся убранное цветами изображения бога Иакха. В Элевсине стоял храм, построенный Иктином, творцом Парфенона (Strab. IX, 1, 11). В святилище проходили таинства, в ходе которых верующие переживали смерть и воскресение. Они долго двигались в кромешной тьме, потом внезапно зажигался ослепительный свет, они видели будущую жизнь, рай и ад. Необычайные живые картины открывали им тайны мироздания. Уходили они просветленные, с твердой верой в бессмертие души. «Много чудесного можно видеть в Элладе, — пишет греческий писатель Павсаний, — …но ни над чем в большей мере нет божьего покровительства, как над Элевсинскими таинствами» (V, 10, 1). Вот этот-то Элевсин задумал уничтожить Филипп. Но римляне опять подоспели вовремя и спасли общеэллинскую святыню. Наконец македонцы отступили (Liv. XXXI, 24–26; 30). Теперь Афины были действительно спасены. Их не постигла участь Киоса и Абидоса. И 400 лет спустя паломники, пришедшие поклониться Деметре, бредя по Священной дороге, видели памятник Кефисодору и могли прочесть надпись, гласившую, что это спаситель Афин, который умолил римлян прийти на помощь городу (Paus. I, 36, 5).

Глава II. ОСВОБОЖДЕНИЕ ЭЛЛАДЫ

Новый консул

Ситуация в Греции была сложной и запутанной. Очень много требовалось от полководца, который взял бы на себя ведение этой войны. Прежде всего он должен был завоевать любовь эллинов. А это было не так-то просто для варвара. Он должен был, по словам Плутарха, более полагаться на красноречие, чем на меч (Plut. Flam. 2). Он должен был восхищаться великим прошлым Эллады, свято чтить законы и обычаи всех мелких городков, и в то же время одним властным словом уметь пресечь взаимные распри. Он должен был спокойно выслушивать жалобы 6–7 различных партий какого-нибудь крохотного поселения и давать быстрый и точный ответ. При этом он должен был обладать изящными манерами и говорить на чистом греческом языке, а то он показался бы эллинам грубым варваром, и совершать красивые и великодушные поступки, ибо греки были чувствительны