Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев Страница 20

– Здравствуйте, тетенька, – говорю ласково ей, обнимаю и целую в губы (в станице целуют только в губы).

– Федюшка-а, да какой же ты ста-ал?!. А я все не верила – неужели это ты, полка командир? И все расспрашивала нашего квартиранта, полковника, уж не ошибается ли он? И вот – правда. Ну, чем же тебя потчевать? Все ведь у нас есть, – говорит-причитает она ласково.

Я отказываюсь и здесь. К тому же мне стыдно стало, что так несправедливо говорили и внушали нам, что «Белиха – ведьма». Вижу мальчика лет четырнадцати.

– А это наш Трофимка, што сверстник Вашему Мише. Мы с Петровнушкой, Вашей матерью, Федор Иванович, вместе тада (тогда) рожали, – поясняет она.

Слыша это – скорбь обуяла мою душу по умершим младшим братьям.

Во дворе вдовы Белич, с Булавиновым и есаулом Сапуновым, мы осматриваем свою полковую пулеметную команду в 22 пулемета системы «Максим» на линейках. 4 пулемета из 18, захваченных вчера у красных, генерал Науменко просил дать в какой-то другой полк. Команда получается очень сильная, но есть захудалые лошади в упряжке. Сапунов, фанатик-пулеметчик из урядников мирного времени, просит меня воздействовать на своих станичников «обменять некоторых лошадей, может быть, с додачей денег». Я отлично знаю, что «менять лошадей у казаков» – операция совершенно невозможная. Кубань – это не Ставропольская или какая другая русская губерния, где это можно было делать «в порядке победителей». А пока мы находились во дворе, у ворот Белич собралась толпа людей. Весть о том, что приехал сюда сам командир полка «Федя Алисеев», как нас называли в станице, быстро стала известна всем.

Ну кому не хотелось повидать его, родного и близкого им человека, теперь полковника и «полка командира» по-станичному, которого все знали с пеленок! И я вышел к ним с Булавиновым и Сапуновым.

– Здравия желаем, Федор Ваныч, – прогудела толпа, и многие потянулись руками к папахам в знак приветствия.

Тут были и те, коих я уже проехал раньше. Впереди стояли «старики», сверстники нашего отца, то есть мужи в 50, старше и младше лет. Я всем жму руки и каждому стараюсь сказать ласковое слово. Все ведь знают и меня, и всю нашу семью насквозь. Здесь уже нельзя показать себя не только что «командиром полка», но и начальником. Станичный быт осудит это.

На мое обращение к ним помочь обменять лошадей многие немедленно согласились. По вчерашнему бою у хутора Лосева 1-й Лабинский полк засиял в их сердцах, как героический полк.

Стоявший позади всех дяденька Переяславцев, образцовый хозяин, глава многочисленной семьи, старший сын у которого вернулся со службы приказным, вместе с Иваном Крупой, молча пошел к себе во двор, вывел в поводу двух сытых лошадей из шести, подвел ко мне и говорит:

– Федор Ваныч, Вы знаете, как я люблю лошадей и что у меня никогда не было ни плохих, ни худых. Для родной казачьей армии, для полка, для Вас, ради Вашего покойного папы, которого мы все так любили и уважали, вот Вам пара моих лошадей бесплатно!

– Господин полковник, так позвольте же нам троим поступить в вашу пулеметную команду, – опять спрашивает меня Алексей Горошко, друг детства.

– Кто же это трое? – улыбаясь, спрашиваю его.

– Да вот я, Иван Коробченок и дядя гвардеец Протопопов. У нас своя линейка с упряжкой, а дяденька Протопопов верхом на своем коне.

Протопопов, урядник Конвоя Его Величества, пришел на льготу из Петербурга давно, когда мы были с Алексеем мальчиками. Высокий, стройный брюнет с густой черной окладистой бородой теперь. Здорово они кутили тогда, сверстники братья Рябченко, Романенко, Крупа и другие, по его прибытии. А он, крупный и красивый, в красном «шалоновом» бешмете гвардейца, красный от вина, не раз затягивал любимую песню в станице:

Я рожден для службы Царской,

И люблю кровавый бой.

Кутили они во дворе, и мы, мальчики, воспитанные в духе необходимой казачьей царской службы, влюбленно смотрели на них в щелки забора. С тех пор я его не видел.

– Разве Вы, дяденька Протопопов, подлежите мобилизации? – спрашиваю я гвардейского урядника, стоявшего скромно в толпе.

– Да нет, господин полковник, – отвечает он, – но я не хочу мириться с большевиками.

Эта тройка пулеметчиков в строю была самой нарядной и лучшей. Фанатичный пулеметчик, есаул Сапунов, был от нее в восторге.

Все ликовали, и все думали: «Теперь большевикам несдобровать». И мое посещение полка вылилось в местный патриотический подъем населения. Ощущать все это мне было радостно, хотя я и знал, что станицу свою мы все же оставим.

Под возгласы толпы, под махание папахами, под счастливые слезы казачек, не желая томить душу себе и им, широким наметом оторвался от них дальше на запад станицы, чтобы домой вернуться по параллельной Сабельниковой улице.

– Федор Ваныч, загляните к нам, – просит меня мой новый вестовой-станичник, штаб-трубач Василий Диденко, до дома которого было саженей сто.

– Поезжай, Василий, сам отдохни, а к вечеру прибудешь ко мне, – ответил ему и сам широкой рысью двинулся теперь на восток, домой, по другой улице.

И здесь было все мне знакомо с детства. Два двора Друзенко, два двора Катинятка, два двора Сабельниковых, вот двухэтажная Войсковая больница, дом полковника Грамотина, дом хорунжего Мачнева, который был ранен при гибели Императора Александра II, сидя на козлах рядом с кучером, тогда будучи урядником. Получив чин хорунжего и какое-то денежное вознаграждение, сам он, казак станицы Ильинской, переселился в нашу станицу, купил богатый кирпичный дом и жил замкнуто «барином».

Чтобы оторваться от приятных, так острых, так волнующих воспоминаний своего далекого и невозвратного милого детства, через площадь перевел свою застоявшуюся кобылицу в широкий намет, вдохнул в себя воздух и под мелкий дождик навстречу мне остановил ее только у своего дома.

Прощай! Прощай, не только невозвратное детство, но и те казачьи семьи, с которыми я только что говорил и которых уже больше никогда не увидел.

Тогда я не представлял, что в эти дни трагически переворачивалась одна из страниц многовековой казачьей жизни, оригинального и интересного организма в Российском государстве.

Набег красных на станицу Темижбекскую

Утром 18 февраля в Кавказской неожиданно появились беженцы и вооруженные казаки станицы Темижбекской, во главе с атаманом-вахмистром. Оказалось – красные атаковали Темижбекскую со стороны станицы Расшеватской. Это было полной неожиданностью.

Для ликвидации этого продвижения красных немедленно были брошены Партизанские отряды есаула Польского и сотника Жукова, а в поддержку им