Дорогой мужества - Д. Хренков Страница 2

о взрыве. Младший лейтенант Байков отдал последние распоряжения. Но именно в это время на противоположном берегу началась частая ружейно- пулеметная перестрелка. Потом показались люди, одетые в зеленые гимнастерки. Байков послал на тот берег разведку. Одним духом бойцы проскочили по гулкому настилу на противоположный берег. Оказалось, что к мосту с боем пробивается наш артиллерийский дивизион. Он шел с пушками, повозками.　

Никто бы не осудил командира саперов, если бы он повернул рукоятку машинки. Больше того, сейчас Байков по всем писаным законам действовал неосмотрительно.　

Но сапер понимал, что именно в эту минуту, не предусмотренную никакими приказами и распоряжениями, нужно поступить иначе. Он первым выдернул из лежавшего штабеля длинную доску и помчался с ней на мост. Его без слов поняли солдаты. Досками, бревнами, всем, что попадалось под руки, они устилали пролеты железнодорожного моста, чтобы по нему смогли пройти артиллеристы. Потом саперы залегли в своих окопчиках.　

Едва прогрохотала последняя повозка, к мосту вышел тупорылый приземистый танк. Из башни его вырвался короткий желтый язык пламени. Звук выстрела потонул в грохоте. Неподалеку от Никитина вздыбился фонтанчик земли.　

Пора!　

Младший лейтенант повернул ручку электрической машинки. Взрыва не последовало. Еще раз — тот же результат.　

Стало ясно: осколками перебит провод. Теперь оставался один выход — поджечь заряды. Но для этого нужно было бежать под огнем на мост.　

Байков вытащил из сумки бикфордов шнур.　

— Разрешите мне, — вызвался Никитин. — Рисковать — так одному.　

— Нет, нельзя рисковать, — сказал командир. — Пойдем вшестером. Остальные — огонь, да не жалеть патронов!　

Байков роздал солдатам отрезки бикфордова шнура. Самый длинный взял себе, другой дал Панову. Им предстояло бежать к дальним от берега зарядам.　

— Пошли!　

Командир знал, что не все вернутся назад. А ведь у каждого дома осталась семья. Он, отвечающий за судьбы солдат, не мог не подумать о них. Байков хотел сказать товарищам что-то необычное, окрыляющее, но не мог найти нужных слов и только настойчиво повторил:　

— Пошли!　

Выскочив из окопчика наверх, он побежал так стремительно, что широкая гимнастерка на его спине наполнилась ветром, как парус. Командир ни разу не оглянулся, — он чувствовал за спиной горячее дыхание бегущих.

Секунду назад над берегом бушевала гроза: метались, перепутываясь, красные и голубые метлы трассирующих пуль, звонко лопались мины, тяжко вздыхали пушки. Но когда саперы выскочили на мост, все вдруг смолкло. Видно, этот неожиданный бросок горстки людей вызвал у гитлеровцев удивление, и они прекратили огонь. Смельчакам удалось добежать до зарядов… И вот уже вспыхнули на мосту красные точечки горящего шнура.　

«Бегом назад!» — услышал Никитин голос командира.　

И, словно подхлестнутые этой командой, заговорили все виды оружия на обоих берегах. Надвое раскалывали воздух орудия нашего бронепоезда. Стоя почти у самого берега, он в упор расстреливал немецкие танки, пытавшиеся выскочить на мост.　

Никитин оглянулся. За ним бежал Байков. Как капитан судна, обреченного на гибель, последним покидает борт корабля, так и младший лейтенант Байков последним оставлял мост. Никитин подумал, что командир промедлил, желая убедиться, все ли сделано так, как он любил, — надежно, основательно. Командир улыбнулся. Эту улыбку хорошо запомнил Никитин. Она не исчезла с лица Байкова и тогда, когда вражеский танк метнулся на мост.　

В это мгновенье, сотрясая всю округу, грянул взрыв. Огненные языки лизнули край низко плывших облаков. За ними потянулись в небо клубы дыма… Когда смолкло эхо и рассеялся дым, не было ни тупорылого танка, ни бежавших за ним фигурок в мундирах мышиного цвета. Над берегом повисла тишина. Лишь река кипела и пенилась у рухнувших ферм моста.

ПОСЛЕ ВЗРЫВА

У всех, кто наблюдал взрыв, не оставалось никакого сомнения в том, какая участь постигла героев. В тот же день 50-й батальон ушел в сторону Ленинграда. Пока писари писали похоронные, а в штабе оформлялись наградные листы, на берегу Великой происходило удивительное. Вот что рассказал нам Иван Иванович Холявин:　

— Я очнулся, но долго не мог открыть глаза, а когда открыл, то увидел, что лежу наполовину зарытый в землю. Попытался подняться. Руки и ноги не слушались. Терял сознание. Снова приходил в себя. Сил не было, и я продолжал лежать, будто скованный по рукам и ногам. Сколько так пролежал, не знаю. Помню, что только глубокой ночью сумел выбраться. Потом долго сидел, не понимая, что произошло. Наконец встал и пошел через горящий город. Улицы были безлюдны. Никто меня не остановил, никого я не видел. Решил пробираться к дому. В Подборовье было пусто. Неподалеку гремел бой. Тропка вывела меня через лесок к своим. Какое-то подразделение занимало оборону чуть в стороне от шоссе. Мне дали винтовку и семнадцать патронов. Потом воевал под Новгородом. Однажды, когда мы были в разведке, среди нас нашелся предатель, мы угодили в плен…　

В плену оказался и Павел Иванович Алексеев. Но ему вскоре посчастливилось бежать, а потом связаться с ленинградскими партизанами. Он воевал в составе 7-й партизанской бригады, а весной 1944 года стал бойцом 201-й стрелковой дивизии.　

Остался в живых после взрыва и Андрей Иванович Анашенков. Отлежавшись на берегу, он сумел доковылять до дому. Жену и ребятишек не застал, они прятались в лесу. Анашенков на клочке бумажки нацарапал записку: «Был дома, ушел на Ленинград».　

У околицы повстречал старика соседа.　

«В лес пойдем, Андрюша. Теперь у нас один удел — хорониться».　

«Нет, дед, мой удел другой. Кто же будет гнать фашистов назад!»　

Как сложилась дальнейшая судьба этого солдата, пока установить не удалось.　

— Я приходил в себя после взрыва, почитай, полный месяц, — говорит Петр Кузьмич Никитин. — Добрался до дому и как упал на пороге избы, так и не встал. В августе стал учиться ходить. Тут и подоспел ко мне полицай. Привел к военному коменданту, а тот на выбор предлагает: либо в полицию, либо в лагерь военнопленных. «Нет, говорю, никто у нас в роду полицаями не был, и мне не с руки подаваться на эту должность». Так оказался в лагере… Что перенес, про то говорить нечего. Стал тогда ловчить, прикидывать, и в один прекрасный день дал дёру. Убежал. А в таком разе перед русским человеком один путь оставался — в партизаны. Как саперу, знакомому с подрывным делом, мне в отряде особый почет был. Дважды пускал под откос немецкие эшелоны… В январе тысяча девятьсот сорок четвертого года наш отряд влился в ряды армии.　

Летом в одном из боев на Карельском перешейке меня ранило. После госпиталя попал уже на Первый Украинский фронт, в стрелковый полк. Сперва воевал простым стрелком, а