Королев. Главный конструктор - Мария Стефановна Бушуева Страница 19

Письмо С.П. Королева из Киева об отправке его на планерные соревнования в Коктебель. 20 августа 1924 года

[РГАНТД. Ф. 211. Оп. 7. Д. 451]

– Землетрясение, Сергей, – на пороге стоял Сергей Люшин. – У тебя даже свет есть, а у нас стена обвалилась. Слышишь – еще падают камни, и толчки не прекратились. Когда я вскочил с постели и выпрыгнул на веранду, деревянный пол ходил ходуном. Так что обитать мне теперь негде, прими постояльца!

– А как же полеты?!

– Думаю, эта тряска ненадолго.

Сергей знал своего тезку Люшина по Московской планерной школе, но – не близко. Сергей Люшин был постарше и не учлетом, осваивающим самый легкий планер «Пегас», а конструктором планеров (через годы он станет соавтором самолетов «МиГ»). Начинал он с посещения одного из самых первых кружков безмоторной авиации, названного «Парящим полетом». Летчики и специалист-аэродинамик Ветчинкин, тот самый, что оттолкнет от Циолковского Валентина Глушко, активно обучали в нем начинающих планеристов. В «Парящем полете» Серей Люшин построил свой дебютный планер «Маори». В феврале 1924 года в Москве проходила выставка планеров, которые участвовали в первых Всесоюзных планерных испытаниях – и планер «Маори» в экспозиции был.

И в этих состязаниях, 1927 года, участвовал планер «Мастяжарт-3» конструкции Люшина и Толстых, построенный по совету шефа – авиаконструктора С.В. Ильюшина в мастерских тяжелой артиллерии (по мастерской и название). Сам Ильюшин до этого построил именно там балансирный планер «Мастяжарт» и АВФ-3-«Мастяжарт». Некоторые биографы Королева из-за сходства названий ошибочно приписывают авторство планера Люшина и Толстых тоже Ильюшину, стоявшему во главе техкома состязаний: он отвечал, по сути, не только за готовность планеров к полетам, но и за жизнь планеристов.

Парад планеров во дворе КПИ (С.П. Королев – 6-й справа). 1925 год

[РГАНТД. Ф. 211. Оп. 7. Д. 421]

«Мастяжарт-3» Люшина – Толстых использовали для тренировочных полетов ученики Планерной школы, в которую Сергей тут же пришел, едва начал учиться в МВТУ. И так мечтал пересесть с «Пегаса» на «Мастяжарт-3»!

– Беру постояльца! Только второй подушки нет.

– Подложу куртку под голову, – засмеялся Люшин. – Не привыкать.

Так они и сдружились. Вскоре планеристы их начали звать Сергей Черный (Королев) и Сергей Рыжий (Люшин): по цвету кожаных курток.

Легкие толчки ощущались еще несколько дней, однако состязания продолжились. Гора Клементьева, прогнав облака памяти о ночном происшествии, словно клочки неприятного сна, снова заполнилась молодыми голосами.

Люшин хорошо знал и одного из пионеров отечественной авиации – «отца» состязаний – Константина Константиновича Арцеулова.

– Он внук мариниста Айвазовского, – рассказывал вечером Сергею, когда, наплававшись в вечернем море и натанцевавшись с девчатами, среди которых выделялась Валя Гризодубова, вернулись в свою деревянную хижину. – И сам мог бы стать живописцем. А стал сначала гардемарином Морского кадетского корпуса, а потом влюбился в авиацию. Представляешь, первый усмирил штопор! А дальше увлекся планерами. Его планер был самым лучшим на первых состязаниях.

– А-5. Помню. – Уже очень хотелось спать, но Люшин все говорил и говорил.

– У него диплом пилота-парителя номер один.

– Мы по его проекту в Одессе планер строили.

– А нашим московским кружком «Парящий полет» Арцеулов лично руководил.

– Как тебе Валентина? – вдруг спросил Королев, оттягивая погружение в сон.

– Валентина еще зеленая совсем, но уже хороша. Если бы в 1917-м не упразднили все сословия, танцевал бы я с ней на балу в Дворянском собрании.

– Как-то не могу ее представить на балу, – признался Сергей. – Отца ее уважаю: Степан Васильевич ведь не только летчик, он тоже конструктор-изобретатель А дочь воспитал, как мальчишку.

Море шумело, чайки дремали на прибрежных камнях под его убаюкивающий шум. Луна серебристо дробилась в темных волнах, и снова собиралась над морем в голубоватый круг, и опять падала и дробилась…

И наконец заснули друзья. Сергею Черному снились родители Вали Гризодубовой. Они что-то взволнованно рассказывали ему, мать Валентины, Надежда Андреевна, почему-то заплакав, обняла Сергея, но, проснувшись, он не помнил сна. Только остался от вчерашнего вечера вкус ароматного чая на губах, только мелькал в памяти очерченный лунным светом тонкий девичий силуэт…

А Сергею Рыжему снилось, что он – гардемарин и танцует в огромном сияющем зале с девушкой в длинном белом платье. Под гризодубовский граммофон.

* * *

В Москве началась привычная гонка. За прошедший год Сергей освоился в столице, перестал чувствовать себя провинциалом, врожденный артистизм помог быстро избавиться от легкого украинского акцента. Легче ему было, чем другим приезжим, входить в шумные московские будни и потому, что жил не в общежитии, не на съемной квартире у чужих людей, а в своей семье в доме на Октябрьской улице. Сразу стал москвичом.

И Москва с ее грандиозностью совпала с грандиозностью его потаенных надежд: он еще толком не знал, в какой конкретно сфере они осуществятся, и связывал мечты о чем-то большом и высоком только с самолетостроением. В одном был уверен – осуществятся они обязательно.

Прошедший год вообще был полон событий, для Сергея важных: Авиахим и Общество содействия обороне объединились в Осоавиахим. В начале 1927 года в честь первого съезда Осоавиахима решили открыть планерную станцию. Сергей пока не летал, помогал строить ангар, ремонтировать планеры, научился тянуть амортизаторы: планеры запускались, как камешки из детской рогатки, только вместо деревянных ее концов стояли по сторонам пять-шесть планеристов.

На открытии присутствовал и очень бурно аплодировал парящим планерам С.С. Каменев, еще в октябре 1926 года выведенный из Политбюро, правда, пока остававшийся в Президиуме ЦИК СССР. В декабре 1927 года на XV съезде ВКП(б) его исключат из партии, вышлют в Калугу. Он публично покается. Его восстановят, а в 1932 году снова из партии большевиков исключат и отправят в Минусинск. В 1933-м опять восстановят и назначат директором издательства «Academia». Ненадолго. Первый московский процесс – процесс «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» признает его виновным и приговорит к высшей мере наказания. «Вестник Академии наук СССР» назовет всех расстрелянных участников процесса «бандой убийц» (обвинив в убийстве Кирова), «отребьем человечества, объединившимся в троцкистско-зиновьевский центр», «подонками», использовавшими «для своей подлой деятельности еще невиданные в истории методы провокации, предательства и лжи». Этот потрясающий по бульварной фразеологии документ цитируется в Википедии.

Как Сергеем Королевым воспринимались такие шокирующие метаморфозы политических деятелей? Трудно сказать. Он привык, следуя советам бабушки, о многом молчать. Да и детские годы в Нежине, когда, не имея ни одного приятеля-ребенка, часами играл один, невольно