Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков Страница 18

Берега Малки мы обживали, как собственное постоянное обиталище. Мы ходили сюда, экипированные по высшему классу, — с саперными или обычными лопатами. Мы неделями, словно гуроны, возводили за станицей свои резервации, расположенные на левом берегу реки, на высоте тридцати — сорока метров. Это были целые города из пещер и замысловатых лабиринтов, города с лазами, норами, террасами и ступенчатыми переходами. Мы набивали карманы попадавшимся нам во время раскопок корнем солодки, который потом с удовольствием поедали. Сюда мы стаскивали все трофеи, оставшиеся от войны, старые одеяла и, конечно же, фрукты и овощи, которые набирали в станице.

И мы были «вооружены». Мало у кого из мальчишек нашего круга не было своего «брунколета» — метательного оружия, представлявшего собой двухметровую веревку, сплетенную из конопли, обильно произраставшей в округе. В центр веревки было вплетено специальное продолговатое ложе. Чтобы привести «брунколет» в действие, необходимо было веревку сложить пополам, вставить указательный палец в кольцо, прикрепленное к одному концу веревки, другой конец веревки зажать в кулаке, а в ложе вложить камень. Раскрученный над головой «брунколет» напоминал несущие лопасти вертолета, вращающиеся с огромной скоростью. В необходимый момент кулак надо было разжать. Веревка при этом вытягивается на всю длину, раскрывая ложе, а запущенный камень летит на расстояние до ста и более метров. Это я потом вычитал из книг, что ручное боевое оружие для метания камней, принципом действия похожее на «брунколет», известно с далекой древности и называется праща. Согласно библейскому преданию, камнем, выпущенным из пращи, пастух Давид в неравном поединке убил великана Голиафа. Вряд ли кто-нибудь из нас знал тогда об этой истории, не имевшей к детским забавам никакого отношения. Но и мы отрабатывали навыки камнеметания не потехи ради. Навыки эти были нужны нам при стычках с мальчишками, жившими на противоположном берегу. Кто из нас был Давидом, а кто — Голиафом, история умалчивает…

Спиртное наши ребята, как правило, не употребляли. На пальцах одной руки можно было пересчитать тех, кто иногда появлялся выпившим в клубе — традиционном месте сбора станичной молодежи. Но вольница приносила свои плоды: плохо закончили многие мои знакомые молодые ребята. Затянутые улицей, они не сумели вовремя избавиться от ее манящего влияния. Меня Бог миловал. Видимо, существовала какая-то охранная грамота, оберегавшая меня от несчастий, хотя все время приходилось балансировать между «нельзя» и «можно». Достаточно было сделать один неосторожный шаг, чтобы оказаться в Зазеркалье, выход из которого пролегал через места не столь отдаленные. «Прелести» уличной жизни не смогли сломать духовного стержня, сформированного во мне семьей и школой. Я словно бы понимал, что свобода — это прежде всего умение управлять собой, своими желаниями, жесткое и неукоснительное подчинение поставленной цели. Например, я так никогда и не закурил, хотя все мои товарищи «смолили по-черному». При этом у меня в карманах всегда был табак, который я сам выращивал и сушил.

Возможно, под воздействием экстремальных обстоятельств во мне рано проявились такие черты, как вдумчивость, наблюдательность и рассудительность. Явления природы не обескураживали меня, а заставляли размышлять, анализировать и делать выводы. Например, совсем в детские годы я уже догадывался, что ничего вокруг нас не происходит случайно. Возможно, думал я, где-то высоко-высоко существует некий супермозг, управляющий вселенскими процессами, в том числе и судьбами землян. Такие размышления посетили меня вскоре после войны, когда нам, поднятым по тревоге ученикам средней школы, пришлось участвовать в борьбе по уничтожению саранчи на полях станицы Зольской. Там я впервые увидел эту дрянь характерного коричневого цвета, переходящего на боках в серо-желтый оттенок.

Полчища этих насекомых неоднократно предпринимали походы на Россию. Человек издревле воюет с саранчой не менее серьезно, чем с иноземными захватчиками, тем более что ее летучее войско по численности всегда заметно превосходит любую неприятельскую армию. Еще во времена Ивана Грозного незваные визиты саранчи становились причиной массового голода. В это трудно поверить, но тонна саранчи может сожрать в день столько же, сколько могут съесть две с половиной тысячи человек. Каждая особь в день съедает количество зелени, в два раза превышающее ее вес. Саранча совершает свой жизненный цикл согласно биологическим часам, и ничто не может остановить эти часы, помешать их заведенному ритму.

К нам эта напасть, известная еще с ветхозаветных времен, прилетела откуда-то с юга хитрыми, известными только ей, маршрутами. Стая занимала площадь примерно в полтора-два квадратных километра. В среднем каждый квадратный метр объедали свыше ста особей. Стоял явственный хруст пожираемых зеленых насаждений. На наших глазах исчезали посевные, стоившие большого труда станичникам. Желая спугнуть незваных «едоков», мы гремели, шумели — никаких результатов. Когда все вокруг было съедено, стая, как по команде, поднялась в воздух и перелетела в Марьинскую, на поля колхоза «Парижская коммуна», где работала моя мама.

Весной из отложенных саранчой личинок выходили кузнечики. Противодействуя слепой природной стихии, мы рыли специальные канавы, куда вся эта прыгающая живность падала серо-зеленым градом, сбиваясь в гудящую шевелящуюся массу, которую оставалось облить керосином и поджечь. Мы давили саранчу плетнями, протаскивая их тракторами по пораженным полям. Я задумывался: «Кто управляет этой биологической массой и всеми ее передвижениями? Может быть, какая-то верховная субстанция, похожая на огромную электронно-вычислительную машину?» И мне хотелось докопаться до принципов работы и особенностей устройства этой высшей природной силы.

В 1948 году я перешел в пятый класс. Этот период запомнился мне активным участием в сталинском плане преобразования природы — в масштабном мероприятии, охватившем всю страну. Классы и школьники соревновались друг с другом в сборе семян деревьев, кустарников, лечебных трав и цветов. Некоторые дары природы давались нам нелегко — до сих пор помню ветки акации, больно царапавшие руки своими иглами, когда мы срывали с них длинные стручки с бобовидными семенами. Осенью в сырую, слякотную и промозглую погоду нас вывозили на работы по высадке саженцев в лесополосах, которые, по мере подрастания, предохраняли поля от бесчинства разгульных ветров. Было холодно, но трудились мы с энтузиазмом, в приподнятом настроении.

Приходилось нам участвовать и в эксперименте по выращиванию в станице Марьинской хлопка. Правда, из-за неподходящего климата хлопковые коробочки не успевали войти в период полного созревания. Нацепив на себя специальные фартуки, мы проходили вдоль длинных хлопковых рядов, срывали полураскрытые коробочки, раскрывали их руками и вынимали белое волокно. Собранный каждым школьником хлопок взвешивался, и