Отечество. История о войне, семье и совести в нацистской Германии - Буркхард Билгер Страница 17

и печально известный фолиант под названием «Шестая и седьмая книги Моисея» – еретический текст, написанный немецким оккультистом Иоганном Шайбле в 1849 году. В нем якобы содержались заклинания, с помощью которых Моисей победил магов-жрецов египетского фараона, превратив свой жезл в змея и раздвинув воды Красного моря[71]. Новые жильцы хотели поскорее избавиться от этих книг. Луизу книги так напугали, что она, взяв их щипцами, бросила в мешок и отнесла деревенскому священнику, чтобы тот их сжег.

Карл был набожным мальчиком даже по деревенским меркам, и ему не давали покоя вопросы греховности и дьявольских козней. Однажды, когда ему было девять лет, мать попросила его отнести цветы на кладбище и оставить там в часовне. День клонился к закату, и Карл помчался туда что было сил. Через двадцать минут он уже вернулся, хотя, казалось, времени прошло гораздо больше: он отчаянно хотел успеть до захода солнца и только дома вспомнил, что забыл оставить на алтаре ключ, как велела мать. Услышав о случившемся, отчим вскипел. В душе он был порядочным человеком – небольшого роста, тихий, как потом вспоминала моя мама, он, сгорбившись у камина, любил сыграть в карты с внуками. Но от усталости и нервного напряжения он, бывало, вел себя жестоко, и младшему пасынку часто доставалось. Он велел Карлу отнести ключ обратно. На улице тем временем уже стемнело.

Мальчик был уверен, что мертвецы всегда где-то рядом. Материны рассказы давали ему это ясно понять. Мать его якобы видела, как они склоняются рядом с ним за столом во время завтрака и стоят у его кровати, когда он засыпает. Среди них были старые друзья, но не только: некоторых удавалось держать на расстоянии только семейными молитвами. Блуждать среди них в беззвездную ночь было выше сил Карла. Так рассказывала мне моя мама.

Кладбище с четырех сторон окружала каменная ограда. Внутри вдоль нее стояли статуи с покрытыми вуалью лицами и пялились на него, пока он пробирался в темноте среди надгробий к цели. Надписи на некоторых могилах были высечены готическим шрифтом, на других видны были загадочные изображения чаши – символа стеклодувного дела. Карл чувствовал, как их души собираются вокруг него: он почти ощущал их дыхание на своей шее. Алтарь часовни освещала одна-единственная свечка: он швырнул на алтарь ключ и бросился назад через кладбищенские ворота.

Считалось, что Божья благодать – единственная защита от демонов, но угрюмая деревенская церковь вызывала лишь ощущение мрака, несбывшихся надежд и несчастных судеб. В ней не было ни органа, ни дарохранительницы, ни надежного отопления, ни освещения – электричество в деревне появится только в 1917‐м. Была только хрипящая фисгармония и два колокола, созывавшие деревенских на службу. Приходской священник приезжал раз в неделю, жалуясь на «сибирские морозы»: деревенские присылали за ним сани в Пфаффенвайлер[72]. Для его преемника не нашлось уже и саней: приходилось добираться по плато до деревни пешком – час с четвертью пути по снегу на пронизывающем ветру, – только чтобы лицезреть немногочисленные лица бедных прихожан и чувствовать пот, замерзающий на коже. «Мой долг – содействовать религиозной жизни, – писал он[73]. – Но что я могу и должен сделать, если церковь находится так далеко и в храм приходит так мало людей? Даже на воскресную службу не набирается должного числа».

Карл как раз был одним из стойких. Хриплые голоса прихожан, с важным видом распевавших по воскресеньям гимны и псалмы, избавляли его разум от бремени тревог и предзнаменований. В этом мало что могло сравниться с церковным пением. Beim frühen Morgenlicht, erwacht mein Herz und spricht[74]: «В свете раннего утра сердце пробуждается и говорит»[75]. В музыке Карл находил отдушину; она играла для него роль эдакого ключика к вечности, и церковная жизнь устраивала его, несмотря на все неудобства. Дисциплина и доктринальная строгость, дух самоотвержения рифмовались с его нелегкой жизнью. Мало того, они придавали ей смысл.

Для мальчика из такой среды священство было едва ли ни единственной торной дорожкой к образованию, и шел он к нему естественным путем. Даже в преклонном возрасте, хотя к тому времени он давно отошел от веры, что-то все равно выдавало в нем человека религиозного – пытливый взгляд, размеренная речь, манера смотреть на мир сквозь призму притч и афоризмов. К десяти годам он уже занимался с деревенским священником, в пятнадцать учился в интернате для будущих семинаристов. А потом началась война. Летом 1917‐го Карл получил повестку. Приказывали немедленно явиться в воинскую часть в Радольфцелле в 65 километрах к юго-востоку. Она должна была участвовать в последнем большом наступлении немецких войск, чтобы прорвать оборону противника до прихода американцев.

Карлу исполнилось восемнадцать и, несмотря на всю религиозность, он не сомневался, что получил смертный приговор.

6

Солдат

Часть стала лагерем у деревни Морёй на Западном фронте: третья рота первого батальона 114‐го пехотного полка 199-й дивизии Третьей армии Германской империи – маленький винтик огромной лязгающей военной машины, насчитывавшей одиннадцать миллионов человек[76]. В их роте числилось всего двести солдат, в основном с юго-запада Германии, как и сам Карл. Их спешно обучили и бросили в бой, чтобы оживить застывший фронт; сказали, что империя близка к славной победе. «Es gilt die letzten Schläge, den Sieg zu vollenden!»[77], как было написано на одном немецком плакате с рекламой военных займов; лозунг сопровождало изображение воина, замахнувшегося мечом на рычащего льва: «Даешь последний удар для окончательной победы!»

Солдаты своим видом едва ли походили на армию завоевателей: понурые, бледные, истощенные. В начале войны дневной полевой паек состоял из более чем фунта хлеба, полуфунта или более мяса, трех фунтов картофеля и других овощей, а также нескольких чайных ложек кофе или чая, сахара и соли. Каждый солдат получал две сигары и две сигареты, унцию трубочного или жевательного табака, а также вино, пиво или крепкий алкоголь на усмотрение командира. К 1918 году паек сократился до миски-другой тушеной репы.

И все равно казалось, что Германия побеждает. Последнее немецкое наступление во Франции, при Шмен-де-Дам в мае семнадцатого, закончилось для французов катастрофой – сто тысяч солдат погибли и шестьдесят тысяч попали в плен. Англичане во время собственного неудачного наступления во Фландрии потеряли больше трехсот тысяч человек – под ударами немецких подводных лодок британские пути снабжения перестали работать. Русские же, ослабленные революцией, в марте просто капитулировали, чем высвободили с Восточного фронта миллион немецких солдат.

Оставалось нанести финальный удар и закончить войну. За одиннадцать дней до того, как Карл прибыл на