Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед Страница 17

в то же время упивалась отцовским одобрением. Летом на пляже во время шторма она спасла жизнь старшей девочки, которая далеко заплыла. Муссолини с гордостью наградил Эдду за мужество фашистской серебряной медалью, но, зная, как она не любит быть в центре внимания, позволил обойтись без обычной в таких случаях церемонии награждения. Эдде же казалось, что он, воспитав и сформировав ее, теперь бросил. По-прежнему непрестанно воюя с матерью, она чувствовала себя значительно старше братьев и с тоской вспоминала дни, когда отец повсюду брал ее с собой.

Именно в эти тревожные месяцы две сестры Ракеле Пина и Джованна умерли буквально одна за другой, в течение нескольких недель. Джованна начала рожать в разгар сильной грозы с градом, когда добраться до отдаленной больницы было невозможно. Она родила девочку, но через несколько дней скончалась от инфекции. Ракеле успела приехать повидать сестру, и та вручила ей новорожденную малышку с просьбой взять ее себе на воспитание. Ракеле нашла кормилицу и привезла ребенка домой, но вскоре девочка умерла. Незадолго до этого Ракеле съездила в Предаппио и Форли, где ее восторженно встретила толпа земляков. Особенно впечатлило ее, как деревенские старейшины, когда-то относившиеся к ней с презрением, теперь приходили на поклон с теми или иными просьбами. Незадолго до этого Ракеле получила небольшое наследство, и на эти деньги купила виллу Карпена, фермерский дом с прилегающей к нему землей, которую она намеревалась превратить в действующую ферму: засадить ее различными фруктовыми деревьями, посеять пшеницу и разводить коров молочной породы.

Незадолго до Марша на Рим Муссолини говорил своим сторонникам: «Диктатура – карта очень серьезная, разыграть ее можно только раз. Она несет с собой гигантские риски, и во второй раз разыграть ее уже не получится». 3 января 1925 года он счел, что момент для этого настал. Представ перед почти безмолвным парламентом – депутаты собрались после рождественских каникул за исключением ста членов группы Авентино, совершивших фатальную ошибку, уверовав, что все еще могут одержать победу законными методами, но которых на самом деле в парламент и так уже не пустили бы, – он заявил, что единственным решением кризиса может быть «сила». И пообещал эту силу применить. И хоть сам он, конечно, ответственности за смерть Маттеотти не несет, на нем одном, сказал он, лежит долг вернуть Италию на путь величия. «Страна, – говорил он парламентариям, – хочет мира и тишины, работы и спокойствия. Я сумею это обеспечить – любовью, если возможно, и силой, если необходимо».

В тот же вечер префектам всех регионов были отправлены телеграммы с предписанием о закрытии ассоциаций, клубов и организаций левой направленности и оппозиционных газет, а также об аресте 111 известных «подрывных элементов». Одной из последних закрыли газету Il Corriere della Sera[18]. «Италия находится в состоянии перманентной войны», – заявил ее редактор, популярный журналист Луиджи Альбертини. Даже собственная партия Муссолини не смогла избежать давления. Самых могущественных и опасных из фашистских экстремистов обуздали и вынудили замолчать. Фанатика из Кремоны Фариначчи, самого страшного и самого ненавистного из всех герарков, который везде расхаживал с револьвером, нейтрализовали, сделав секретарем партии. Король утвердил состав кабинета, в котором Муссолини был не только премьер-министром, но и министром иностранных дел, а также войны, флота и авиации. Зверское убийство Маттеотти открыло новую главу. Фашисты вновь контролировали ситуацию, и Муссолини, со своей пружинящей кошачьей походкой и манерами – выдвинутый вперед подбородок, нахмуренный взгляд, запрокинутая назад огромная лысая голова, пронзительные глаза – которые будут определять десятилетия его правления, был теперь твердо намерен не уступить ни крохи своей власти. Дисциплина стала синонимом диктатуры. «Фашизация» Италии началась.

Визиты Муссолини в Милан продолжались, хотя случались они теперь все реже. Иногда он даже останавливался вместе с овдовевшей Сарфатти в отеле, подогревая слухи о расставании с Ракеле. Каждое его появление на Форо Бонапарте сопровождалось яростными скандалами. Ракеле набрасывалась на мужа, обвиняя его в постоянных изменах, оба родителя призывали в свидетели Эдду, и каждый пытался перетянуть ее на свою сторону. После одной такой особенно дикой ссоры Эдда вновь решила убежать из дома, проехала 20 километров на велосипеде, прежде чем ее нашли и вернули домой. Позднее она называла происходившее «двойным предательством… боль причиняли мне и отец, и мать». Она уже знала о слухах, вызванных тем, что родители поженились уже после ее рождения, и что на ее свидетельстве о рождении было указано только имя Муссолини, и что она, возможно, дочь не Ракеле, а Балабановой. Она знала, что это не так, но подобные слухи лишь усиливали ощущение пристального и неусыпного к ней внимания.

Ракеле, как и большинство итальянских женщин, готова была молчаливо признать, что мужчинам, в особенности мужчинам сильным, да к тому же еще и обладающим властью, позволено иметь любовниц. Но то, что любовные похождения Муссолини язвительно описывались на страницах бульварных газет, она вынести не могла. На публике дуче часто говорил о своей матери Розе как об идеале материнства, и о браке как «нерушимом» союзе. Весной Ракеле с детьми перебралась на виллу Карпена, Витторио и Бруно пошли учиться в школу в Форли. Эдда, объявив, что больше не намерена мириться с бесконечными пререканиями и ссорами родителей и со своей ролью посредника в этих конфликтах, попросила, чтобы ее отправили в школу-пансион. Она также знала, что у матери был воздыхатель, возможно даже любовник, и это еще больше усилило ее и без того настороженное отношение к вероломству взрослых.

Муссолини выбрал для Эдды самую престижную в Италии школу для девочек. Называлась она Институт Сантиссима-Аннунциата или Институт Пресвятого Благовещения[19] и располагалась в летней резиденции бывшего великого герцога Флоренции. Сад ее проектировал ученик Андре Ленотра, автора проекта садов и парков в Версале. Учились здесь дочери итальянских аристократов, стены комнат были расписаны фресками и украшены герцогскими гербами, на окнах висели шелковые портьеры. К прибытию Эдды Муссолини отправил настоятельнице школы письмо: к его дочери нужно относиться «так же, в точности так же, как и к остальным девочкам». Воспитанницы школы носили простую, даже аскетичную, серую форму с различного цвета воротничками и поясами: цвет обозначал место семьи в аристократической иерархии. Прибыть в школу ученицы должны были с тремя шляпами, двумя парами перчаток и двенадцатью парами черных хлопчатобумажных чулок. Их учили французскому языку, истории и литературе Италии, рисованию, шитью, штопке и вышиванию, а также религии и благонравию. Периодически они выезжали за пределы школы для знакомства с произведениями искусства и общественно полезными делами.

Эдда все это ненавидела. После пятнадцати лет