Булгаков и Лаппа - Людмила Григорьевна Бояджиева Страница 17

— А я жалею, что не был там! Я жалею, что не нашелся человек, сумевший остановить убийцу! Это же страшно, Тася. Мне страшно за наше будущее. За будущее России!

— Вероятно, назначат другого, — робко заметила Тася.

— Другого?! И что будет делать другой? Может, революцию? — Михаил подошел к окну и распахнул створки, словно ожидал увидеть внизу толпу митингующих. Но только точильщик повизгивал в конце переулка искрометным колесом.

— Черт-те что делается в государстве! А какие были надежды! Аграрные реформы, преобразования в экономической и социальной сфере! Столыпин разработал целую программу. И осуществил бы!

— Почему эти мерзавцы убивают самых достойных людей? — возмутилась Тася с преувеличенной печалью. Все это, называемое «политической ареной», мало ее трогало.

— Потому что у них задача — разрушить государство. Пять лет назад социалисты, революционеры взорвали дачу Столыпина на Аптекарском острове. Погибли сами террористы и невинные посетители. А теперь… И никому дела нет!

— Надеюсь, в твои планы не входит намерение заниматься политикой? — вопросительно взглянула в разгоряченное лицо Михаила Тася.

Миша посмотрел на нее как-то странно и ничего не ответил.

Она снова уехала. Саша Гдешинский изо всех сил удерживал на платформе рвущегося броситься за поездом Михаила. И понял: хана университету, не пойдет учеба у этого сумасшедшего.

15

На Рождество 1911 года Михаил приехал в Саратов. Лаппа-Давидовичи киевского кавалера ждали и приняли радушно. Был праздничный стол и даже танцы. Но ничего похожего на Рождественские празднества в доме Булгаковых, полных веселой возни, представлений, розыгрышей, здесь не было. Не было и елки с ее привычным с детства хвойным волшебством. Но влюбленные этого даже не заметили. Миша пропадал в спальне Таси, никто не смел их тревожить, а что еще можно пожелать?

Отец Таси — Николай Николаевич — играл с будущим зятем в шахматы и беседовал о политике. Было ясно, что дело идет к свадьбе.

Рыжий сеттер красиво лежал на узорчатых коврах, попыхивала трубка управляющего казенной палаты. Комната с мебелью красного дерева казалась очень уютной.

— Слушай, Таська! — Михаил обнял ее на удобной кровати, уставился в лепной потолок. — У нас непременно будут ковры. И собака, и куча детей. Но это потом, а сейчас — гениальная идея! Завтра ты объявляешь родителям, что летом поступаешь на Высшие женские курсы в Киеве! На отделение филологии! Это так солидно: супруга доктора Булгакова — знаток словесности! Курсы платные, но твои потянут.

Весной 1912 года Татьяна Николаевна Лаппа подала документы для поступления на киевские курсы. А двадцатого августа Михаил поехал в Саратов и вернулся в Киев вместе с Тасей. Уловка удалась — теперь она студентка и разлучаться не надо! Тася сняла комнату с отдельным входом на Рейтер-ской улице, и они зажили почти по-семейному.

Михаил, окрыленный присутствием возлюбленной, серьезно взялся за учебу спеша наверстать упущенное за два года. Его отвращали лишь лекции в анатомическом театре, но лабораторные занятия с участием исследований с помощью микроскопа вызывали горячий интерес. Из Саратова поступало ежемесячное содержание Тасе в размере пятидесяти рублей — деньги немалые.

Но никто из них двоих не чах над учебниками. Тасю занятия на женских курсах интересовали лишь как формальный предлог не покидать Киев. Миша, обладавший уникальной памятью, схватывал материал быстро и мог позволить себе роскошь развлечений.

Когда поляк Голомбек открыл бильярдный зал с восемью столами, Булгаков увлекся игрой. Он с друзьями проводил у Голомбека все свободное время и отдыхал после партий в находившейся рядом пивной. Отсидев занятия на курсах, Тася спешила в бильярдную, дабы следить за боями Михаила.

Зимой они часто ходили в Купеческий сад покататься на «американских горках». Бешеная езда на крошечных санках по ледяному желобу, обрывы и взлеты, замирание под ложечкой и ощущение крепко прильнувшего тела Таси, чувство полета и полной радости бытия навсегда запомнилось Булгакову.

Пролетев по сумасшедшим виражам, они направлялись «пировать». В кафе «Пингвин» Тася награждалась порцией любимого «гарнированного» мороженого. На огромном блюде вокруг сливочного холма лежали ломтики фруктов и ягоды.

— Как тебе нравится, в феврале свежая клубника! И ананасы. Это из теплиц Вележского, там, за холмами. — Михаил поддел на ложечку янтарный ломтик и поднес к губам Таси. Но губы не открылись. Сморщившись, она выскочила из-за стола и устремилась в дамскую комнату.

Вернулась бледная и виноватая. Михаил ничего не спрашивал, он давно понял, в чем дело, но боялся признаться в случившемся даже самому себе.

— Миша… Мишенька… — лепетала она побелевшими губами, — я не знаю… все время собираюсь сказать, но не знаю как…

— Что-то случилось? Тебя стошнило? Жара нет? — Он прижал ладонь к ее лбу. — Может, отравилась чем-то? Вчера ела на улице эти поганые пирожки! Говорил же тебе!

— Я не отравилась, это совсем другое… — Тася разрыдалась.

Она была беременна. Оба совершенно не ожидали этого. В полноте их бытия не предусматривался некто третий, а мысли о продолжении рода были далеки, как и мечты о солидном доме, путешествиях — о некой иной взрослой реальности. Кроме того, Тася не представляла, как можно рожать невенчанными, и вообще, она так боялась потерять эту жизнь, такую, как она теперь складывалась.

Вдвоем, сердце к сердцу, душа к душе. И зачем, зачем эта неожиданная проблема?

Михаил нашел самого дорогого в городе гинеколога. Осмотрев пациентку, доктор заверил, что у нее здоровый организм и опасаться плохих последствий можно лишь в крайнем случае. Только Миша, как будущий врач, понимал, что риск лишиться возможности иметь детей после первого аборта довольно велик. Но он не стал пугать Тасю, отправившуюся на операцию с героической стойкостью. Все прошло благополучно. Гроза миновала. И Варваре Михайловне теперь не стыдно заикаться о свадьбе — не с животом идти под венец.

…Тася лежала бледненькая и все еще с отвращением вспоминала тот ломтик ананаса с мороженым, что поднес к ее губам Миша.

— Что-то болит? — Михаил пристально вгляделся в ее лицо.

— Просто немного грустно.

— Э, милая моя, да тебе надо взбодриться. Смотри. — Миша показал пакетик с белым порошком. — Это кокаин. В медицине используется как обезболивающий препарат. Кроме того, говорят, поднимает тонус. Его вдыхают через трубочку, сделав вот такую дорожку. У нас на курсе все пробовали. Врач должен на себе испытать лекарство. Ну, я рискую! — Он разделил порошок на четыре дорожки и вдохнул одну, потом другую и передал стеклышко с оставшимся порошком Тасе. Она повторила процедуру.

Ночью Тасю тошнило, утром она сказала:

— Пожалуйста, очень тебя