Нормальный как яблоко. Биография Леонида Губанова - Олег Владимирович Демидов Страница 16

Есть у блатных такое выражение – «чесать пятки»[129]. Когда в камере оказывается новичок, его проверяют самыми изощрёнными способами, чтобы понять, стоит иметь с ним дело или нет. Один из таких способов – «почесать пятки» местному авторитету. Высшее наслаждение – когда человек и в самом деле (под угрозами, чтобы заслужить уважение, от простого незнания, шутки ради или ещё по какой-либо причине) начинает скрести ступню здоровенному мужику. Ему тогда и говорят: «Неправильно чешешь! Старательней надо! С языком!» И смех и грех.

На самом деле «чесать пятки» – это грязный вариант выражений «чесать языки» и «точить лясы». Заключённые круглые сутки помирают от скуки. И сгодится всё, чтобы убить время. Лучше всего – толковый рассказчик, бахарь, баятель. От него ждут новых и новых историй. В идеале, конечно, чтобы тот умел рассказывать, но сгодится и простой книголюб, который помнит сотню незамысловатых сюжетов.

Так, например, кончил свои дни Мандельштам, предлагавший сокамерникам за пайку и хлеб почитать стихи – свои и чужие.

Забыв о кошельках и бабах,

Ждут руки на висках Уфы,

Как рухнут мысли в девять баллов

На робкий, ветхий плот строфы.

<…>

Так валят лес, не веря лету,

Так, проклиная баб и быт,

Опушками без ягод слепнут

Запущенные верой лбы.

Так начинают верить небу

Продажных глаз, сгоревших цифр,

Так опускаются до нэпа

Талантливые подлецы.

Возможно, именно об этом «мысли в девять баллов» – когда ты сидишь и силишься вспомнить, о чём бы рассказать? И поэма собственно и становится не просто лирическим монологом, а большим рассказом за жизнь.

И Уфа в таком контексте может оказаться неслучайной, не приведённой ради рифмы, а, если посмотреть на сводную карту, подготовленную правозащитным обществом «Мемориал»[130], центральной точкой средоточия лагерей между Казанью, Свердловском и Воркутой. Всего на территории Башкирской СССР было 3 исправительно-трудовых лагеря (ИТЛ): Туймазинский, Хакасский и Строительство 18, в рамках которого во многом был построен город Стерлитамак.

И губановский рефрен прощания с бабами (иначе женщины в этой поэме и не называются) укладывается в уголовную традицию. Но не только. Мир «Полины» – бабий мир. Мужики – если опираться на первую интерпретацию, «в краю творчества». Если на вторую (с уголовной культурой), в местах отдалённых.

Схожий мир рисует всё тот же Слуцкий в стихотворении «Вот вам село обыкновенное»[131] (1956). После его публикации в «Комсомольской правде» (20 июля 1956 года) на поэта обрушилась критика, а газета на несколько лет закрыла перед ним двери[132].

Что могло смутить редакторов?

Вот вам село обыкновенное:

Здесь каждая вторая баба

Была жена, супруга верная,

Пока не при́было из штаба

Письмо, бумажка похоронная,

Что писарь написал вразмашку.

Слуцкий показывает нелёгкую вдовью долю. Конец Великой Отечественной войны. Женщины ждут возвращения мужей, но вместо них приходят похоронки. Ситуация – массовая. Могла ли такая тема послужить триггером для редакции «Комсомольской правды»? Отчасти.

Есть в этом тексте ещё одна интонация, которую важно услышать:

Она войну такую выиграла!

Поставила хозяйство на ноги!

Но, как трава на солнце,

                             выгорело

То счастье, что не встанет наново.

Кажется, поэт неслучайно выносит слово «выгорело» в отдельную строку. Акцент делается и на образе спалённой солнцем травы. Всё это вместе находится в стихотворении Бориса Чичибабина – может быть, самом известном у него – «Кончусь, останусь жив ли…» (1946)[133]:

Кончусь, останусь жив ли, —

чем зарастёт провал?

В Игоревом Путивле

выгорела трава.

Школьные коридоры —

тихие, не звенят…

Красные помидоры

кушайте без меня.

Субъект лирического высказывания у Чичибабина на протяжении всего стихотворения задаётся риторическими вопросами – всё это результат резкой смены экспозиции: школьные коридоры и обеденный стол сменяются на тюремные коридоры, камеры, допросы. Остаётся один образ, за который цепляется память, – красные помидоры. Но есть ещё в этом тексте и проброшенная в двух строках «вдовья тема»: «В Игоревом Путивле выгорела трава», – восходящая к «Слову о полку Игореве» и в частности – к плачу Ярославны.

Стихотворение Слуцкого заканчивается поразительной сценой – одинокие женщины танцуют вместе в райклубе:

Вот гармонисты гомон подняли.

И на скрипучих досках клуба

танцуют эти вдовы. По́ двое.

Что, глупо, скажете? Не глупо!

Их пары птицами взвиваются,

сияют утреннею зорькою,

и только сердце разрывается

от этого веселья горького.

И у Слуцкого эти женщины венчаются образами птиц. Можно предположить, что всё тех же верных лебедей. Нельзя это стихотворение рассматривать в качестве предтекста «Полины»?

О, если б знали вы, мадонны,

Что к Рафаэлю шли на Пасху,

Что гении сидят, как вдовы,

Оплакивая страсть напрасную…

Может показаться, что блатная романтика – если не домыслы филолога, то случайная тема у Губанова. Между тем у него в «Вальсе на собственных костях» появляются строчки[134]:

Я пажом опояшу печаль

и в жаргоны с народом полезу,

и за мною заходит свеча,

и за мною шныряют повесы…

Встречаются стихотворения под названием «Первое блатное»[135] (процитируем лишь часть из него) и «Второе блатное»:

Она вообще – такая муть…

она вообще – не баба мне,

в ней невозможно утонуть

ни как во сне, ни как в вине.

Сидит остывшая, как моль,

сидит, судьбе моей помарка.

Сидит, паскудина, со мной

и, как лягавая, помалкивает.

Спит отделение Зари,

спит и ольшаник, и орешник.

Её не вылить, не залить,

она сама уйдёт, как трёшник.

Ну что я, братцы, в ней нашёл?

Зачем она меня колола?

Зачем сошлась с моим ножом,

который в блате с прокурором?

Здесь уже целый текст исполнен уголовных жаргонизмов: и лексически окрашенные «паскудина», «лягавая» и «блат», и чисто пацанское «вообще», и «моль», которую в данное случае можно интерпретировать как суетливую и бесполезную женщину, и, наконец,