Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица - Сьюзен Эйшейд Страница 16

Скамья для битья располагалась посередине комнаты, а на правой стене висел бычий кнут с ремешком, который обматывали вокруг руки, чтобы наносить удары с большей силой. С другой стороны стояло ведро, чтобы обливать пленницу водой, если она теряла сознание. Еще одна скамья была застелена несколькими одеялами, чтобы заглушить крики22. Избиения часто проводились в полной темноте23.

Всем надзирателям, в том числе и Мандель, постоянно внушали необходимость такого насилия. Надсмотрщики также получали указы, призывающие их следовать нацистским идеалам и «бить врага беспристрастно и без исключений»24.

В первую очередь именно благодаря своей деятельности в Бункере Мандель приобрела дурную славу жестокой садистки. Многие женщины отмечали, что после того, как Мария лично приводила наказание в исполнение путем порки, она выходила из Бункера с сияющим и счастливым видом25.

На суде по делу о ее военных преступлениях прозвучало множество свидетельств о службе Мандель в Бункере. Пережившие заключение Александра Штайер и Клара Шнипперинг рассказали, что, когда они находились в Бункере, они слышали ужасные крики заключенных, над которыми издевалась Мандель26. Штайер отметила, что у Мандель была особая техника избиения, при которой она снимала одну перчатку. Она также с удовольствием мучила и издевалась над женщинами, заключенными в карцер, часто отказывая им в еде, пока те не умирали от голода. Когда заключенные жаловались на нехватку еды, Мандель говорила, что под ее началом человек «пухнет от голода!»27.

Нелия Эпкер, заключенная из Голландии, вспоминала: «Надзирательница Мандель 21 июля 1942 года страшно избила меня палкой, и из-за нее [меня отправили] на шесть недель в Бункер, что было равносильно смертному приговору, потому что в то время Бункер был настолько ужасен, что никто до тех пор не жил там долго. Несколько недель я находилась там в жутком холодном подвале и могла поесть лишь раз в четыре дня. Только чудом мне удалось выжить»28.

И Мандель, и Бинц достигли эмоциональной деградации, когда власть и акт избиения другой женщины приносили им огромное удовлетворение – физическое, психическое и сексуальное.

В апреле 1942 года Мандель в последний раз подписала административный отчет Бункера. Благодаря своей деятельности Мария заработала положительное признание и получила повышение. Теперь Мария стала главной надзирательницей, Oberaufseherin, женского концентрационного лагеря Равенсбрюк.

Глава 18

Начальница

Место фрау Лангефельд заняла бестия по имени Мандель. В концлагере никогда не бывает так плохо, чтобы хуже быть не могло, а эта Мандель была садистской тварью.

Маргарита Бубер-Нойман1

Путь Марии Мандель сквозь ряды женщин-надзирательниц был быстрым и уверенным. Когда в апреле 1942 года Йоханна Лангефельд была переведена на другую должность, то логичным решением было выбрать именно Марию, чтобы сменить Лангефельд на посту главного надзирателя.

Ранее в том же году Гиммлер приехал в Равенсбрюк, чтобы набрать охранников для беспорядочного и неорганизованного женского лагеря в Аушвице. Поскольку Лангефельд была самой опытной и высокопоставленной женщиной, Гиммлер договорился о ее переводе в Польшу вместе со многими опытными охранниками2.

Марию, недавно вернувшуюся из отпуска, повысили до Oberaufseherin (главной надзирательницы). Хотя позже она заявила, что «я была не очень рада этому и предпочла бы, чтобы меня отправили в офис, не имеющий ничего общего с заключенными»3, повышение, несомненно, принесло ей огромное профессиональное удовлетворение. Она поднялась настолько высоко, насколько это было возможно в лагере.

Дэниел Патрик Браун отмечает, что ранг старшей надзирательницы был примерно равен рангу офицера у мужчин (хотя женщины никогда не могли отдавать мужчине никаких приказов). «Кроме того, главная надзирательница была членом командного состава лагеря. Ее власть над всеми подчиненными ей женщинами-охранницами была близка к абсолютной, и женщины в ее подчинении не должны были делать чего-либо, что могло бы ее разозлить»4.

Мандель, как и Лангефельд до нее, боролась с трудностями надзора и управления часто незрелыми и вздорными женщинами, набранными в охранники. Позже она говорила, что, хотя в Аушвице трудности с наймом и содержанием хороших женщин-надзирательниц и охранниц были хуже, в Равенсбрюке это было уже проблемой на тот момент5.

Кроме того, по мере расширения системы лагерей многие опытные женщины-охранницы были завербованы или уведены на штатные должности в другие лагеря. Это вызывало сильное недовольство. Мандель жаловалась, что «по мере привлечения надзирательниц они отбирали лучших для себя, а остальных отправляли в Аушвиц, Люблин или прочие лагеря. Из-за этого было много проблем»6.

Некоторые надзирательницы подвергались дисциплинарным взысканиям или освобождались из-за «моральной испорченности» или различных проступков. Мария выражала разочарование тем, что ей не удалось добиться увольнения еще большего числа женщин с их должностей, когда мужское высшее командование, по сути, отмахнулось от ее опасений по поводу женщин и просто перевело их в другие лагеря.

В Ораниенбурге мы отстраняли женщин-надзирателей через пять-шесть дней, часто просили об их увольнении, так как их нельзя было [использовать] для этой цели по моральным соображениям. Это не одобрялось, и их переводили в другой лагерь. Это часто приводило меня в отчаяние, и летом 1941 года по этой причине я отправилась в Ораниенбург вместе с комендантом Крамером. Мы описали Глюксу невозможные условия. С этим ничего не было сделано, потому что мужчины не испытывали никаких проблем и их нервы из-за этого не страдали7.

Несмотря на эти трудности, Мария с энтузиазмом и усердием подошла к обязанностям своей новой должности. Теперь она была главной, и она была к этому готова.

Глава 19

Хозяйка жизни и смерти

Ich habe Blut geleckt

(«Я попробовал кровь на вкус, и мне понравилось»).

Швабская поговорка1

Однажды рано утром Мария, хорошо отдохнувшая и готовая начать день, вышла на аппельплац. Ее золотистые волосы, сверкающие и свежеуложенные, были приведены в порядок в лагерном салоне красоты. На ней была прекрасно сшитая униформа, подчеркивающая ее фигуру, настолько обтягивающая, что можно было разглядеть мышцы, пульсирующие под ней, как змеи, работающие в унисон. Ее сияющие глаза светились самодовольством, румяные щеки пылали властью2.

По своему обыкновению, Мария надела безупречные белые перчатки и взяла с собой свой любимый кожаный кнут. В прежние времена Мария часто гуляла по лагерю с собакой, но в последнее время, когда ее статус и ранг в лагере повысились, предпочитала ездить на велосипеде. Ее атлетическое тело позволяло ей с большой ловкостью запрыгивать на велосипед и быстро пересекать большую территорию лагеря.

На первый взгляд улица лагеря казалась пустынной, и Мария