В красном стане. Зеленая Кубань. 1919 (сборник) - Илья Григорьевич Савченко Страница 15

Встретил я на улице как-то старого-старого знакомого, товарища по перу, универсанта. Обнялись, расцеловались.

– И ты в плену? – спрашиваю.

– Как в плену? А ты в плену разве? – удивился знакомый.

– Позволь… Или ты у красных служишь?

– Э, так ты пленник! Скверно, брат! Ну да ладно. Я кое-что смогу для тебя сделать. У меня довольно видный пост – я комиссар N-й части.

Он назвал мне крупное войсковое соединение.

Зашел к нему. Разговорились по-дружески. Он очень интересовался нашей армией, ее политическими течениями, видами на будущее, настроением офицеров и т. д.

– Нет, батенька, все это не то, не то совсем. Все твои учредительные собрания в конце концов заплатка на Тришкином кафтане. Я допускаю даже мысль, что вы чрез учредилку доберетесь до либеральной конституции России, и все же эта конституция будет заплаткой на бюрократическом мундире русского Митрофана. И только. Вся закваска будет старой, и старая изюминка останется.

– Да почему ты думаешь, что Учредительное собрание приведет нас к конституции с бюрократической изюминкой?

– Не может не привести, Илья. Я давно уже не верю в свободное волеизъявление народа. Если мы будем собирать учредилку, она будет большевистской, вы ее соберете, она будет кадетской или, в лучшем случае, эсеровской. А это значит, что все останется по-старому. На гнилом фундаменте вы надстроите один новый этаж. Нет, друже, революции бывают не часто, и ими нужно пользоваться. В огне революции нужно родить новое общество и нового человека, в огне революции нужно сжечь всю нашу социальную рухлядь. Из пепла должен выйти новый Феникс.

– Да ведь это же насилие! Я, мы, сотни тысяч не нуждаемся в твоем Фениксе. Вы, кучка коммунистов, хотите навязать целому народу государство, неугодное ему.

– Ну да, хотим. Народ – это ребенок, у которого доктор не спрашивает, хочет ли он лекарство или нет.

– Твой доктор что-то уж очень похож на тирана.

– Ну да! Это диктатура, но только диктатура целого класса.

Через некоторое время старый друг добавил:

– И знаешь, что я тебе скажу, Илья: если даже мы не победим, не водворим коммунизм сначала в России, а затем во всем мире, мы все же вызовем такой мировой сдвиг, который тоже чего-нибудь да будет стоить для будущего общества! Страшно интересно жить сейчас. Мировой опыт, пред которым будущие поколения будут благоговеть. В хорошее время мы живем, дорогой пленник…

Мой друг позвонил. На звонок явился красноармеец, опрятный, подтянутый, дисциплинированный.

– Что прикажете?

– Устрой-ка нам, Яков, чаек. Вино еще есть?

– Так точно, товарищ комиссар!

– Ну так вот, устрой с винцом, все как следует. Сбегай в кондитерскую.

Яков пошел устраивать чай. Я не мог не улыбнуться.

– Ты чего смеешься?

– «Что прикажете», «так точно», «ты»… Вот же она, старая изюминка, о которой ты так горячо только что говорил.

– Вот-вот. Но только мы не культивируем эту изюминку, мы ее вытравляем, боремся с ней, а ваш брат ее будет насаждать, укреплять. Ведь это наследие старой России. «Так точно» строжайше запрещено в армии, но попробуй вытравить это. В крови течет, в каждой клеточке засело. Особенно у старых солдат. Всего от них добьешься, а вот старая субординация трудно поддается вытравлению.

– И вот такую армию, где, как ты говоришь, в крови течет, в каждой клеточке засела традиция и дисциплина, вы умудрились разложить!..

– Мы ли умудрились, вы ли постарались… А только это показатель того, что твой великан был на глиняных ногах. Я много, знаешь, думал над этим. Меня самого интересовало, как это можно было так быстро вырвать армию из-под опеки старого командования. Это богатейшая тема для психолога и художника. Глиняные ноги состояли в том, что офицерство, несмотря на кажущуюся близость к солдату психологически, я подчеркиваю – психологически, было чуждо солдату. Вы делили с солдатом горе и радости боевой жизни, а жизнь интимная солдата, его мир душевный, его нутро – все это было terra incognita для вас. Вы были чужие. Вас не связывала никакая интимная нить. Пропасть, бывшая между интеллигенцией и народом, была пропастью между офицером и солдатом. Это явления одного порядка. И как интеллигенция с первых же дней революции шарахнулась в сторону, так и офицерство шарахнулось. Интеллигенция и вы отвернулись от революционного знамени, поэтому народ и армия отвернулись от вас. Народ и армия шли за революцией, а вы пятились от нее. Вы искусственно увеличивали и углубляли пропасть. Вы теряли своих солдат потому, что не искали ничего в революции.

– Это не совсем так. Революция была желанной для интеллигенции. Офицерство радостно откликнулось на первый революционный взрыв. Но мы приветствовали свободу России, а вы стремились только к свободе одного класса. Поэтому-то вы и прибегли к нечестному способу оклеветания интеллигенции и офицерства. Вы совершили подлог, мой друг! Собака в этом зарыта.

– Не буду спорить. На войне как на войне, все средства хороши. Нам нужна была победа, и потому мы не могли оставить армию под офицерской опекой.

– Грехов вы сделали немало… Я помню, что в свое время вы страшно ополчались на институт денщиков. Вы говорили, что солдат призван защищать родину, а не поить офицера чаем и чистить ему сапоги. Помнишь ведь?

– Денщиков у нас нет. Мой Яков не денщик, он мой товарищ. Я работаю, он мне помогает…

За чаем с вином, с пирожными и вареньем комиссар жаловался мне, что нет работников, что кругом такая политическая мелюзга, что руки опускаются.

– Меня просто пугает это отсутствие горячих, талантливых людей. Есть чернорабочие революции, а творцов нет. Безграмотные фразеры, способные только быть на политических побегушках. Своего ни на грош, все по указке. Нужно каждому дать жвачку. А ведь есть люди, только они прячутся, сторонятся, бегут от работы и шипят из-за угла, что это не революция, а кошмар, что нет творчества, а есть одно голое насилие, что нет свободы, а есть только кошмарная Чрезвычайка. Так помогайте же, черт возьми! Идите к нам и принесите ваш творческий пафос, размах и окрыленность большой души. Ведь эти уклоняющиеся принесли бы с собой то, чего нет в нашей революции, они принесли бы красоту, яркость, благородство, чистоту. И ведь заметь: в конце концов вся эта шипящая из-за углов голодная интеллигенция приходит к нам. Приходит! И работает отлично. Голод заставит прийти. Так приходите же сразу! Ведь каждый упущенный день есть преступление перед революцией! О, революция могла