Репортаж ведет редактор - Вячеслав Иванович Дробышевский Страница 15

Идейные позиции у Егора и Любавы различны. Молодая крестьянка еще не в силах отрешиться от собственнических взглядов, веками существовавших в деревне. Старое цепко держит девушку, и потому она «до злости чужая» Егору. «Тоже правда» Любавы никак ему не подходит. Его правда — это правда рабочего класса, родного народа, романтического вдохновенья. И нет уже силы, которая могла бы оторвать бригадира от этой правды.

Любава уходит от Егора. Но уход девушки не сможет надломить его душу. Читатель чувствует, что у отвергнутого красавицей бригадира хватит сил для того, чтобы пережить горечь разлуки, по-прежнему постоянно быть готовым к участию в больших свершениях. Ведь по словам Егора

Будто с поля великого боя,

не сводя настороженных глаз,

с первой,

самой пристрастной любовью

вся Россия глядела на нас.

Привлекательный своей жизненностью образ Егора, от лица которого ведется рассказ, по-настоящему современен, хотя читатель и знакомится с ним, как с участником событий более чем тридцатилетней давности. Современность этого образа в том, что он зовет сегодня и будет звать завтра целиком отдаваться жаркой работе во имя народного счастья, «достоять до победы» вопреки любым невзгодам. В этом смысле глубоко современна и вся поэма.

И вместе с тем она отличается неповторимым колоритом строительных будней начала тридцатых годов.

Вот бригады строителей переселяются из палатки в новый барак. И каждый прибивает на стенку все святое богатство свое:

веерок фотографий без рамок

с дорогой, ненаглядной родни,

в окружении огненных грамот,

заработанных в трудные дни.

Вот Егор и Любава идут в горсовет регистрироваться. А это учреждение — «меж бараков, в тесовой времянке, не имущей державных примет». В нем — ни души, кроме сторожа-инвалида: «домна всех писарей забрала».

Вот в бараке идет подготовка к свадебной пирушке, застилаются газетами топчаны, заменяющие стол, появляется редкостное угощение:

И на диво незваным и званым,

посередке стола, поперек —

два ведра настоящей сметаны,

высший наш сверхударный паек.

Страницы поэмы украшены множеством таких деталей, и это придает ей особую прелесть. Ведь их нельзя придумать, они почерпнуты из самой жизни и запечатлены художником, которому бесконечно дорого все то, чем памятна героическая юность бойцов первой пятилетки.

На днях в «Литературной газете» напечатано интервью с Б. Ручьевым. Делясь мыслями, вызванными недавней встречей руководителей партии и правительства с писателями и деятелями искусства, поэт приветствует заботу партии о чистоте нашего идейного оружия, о силе и направленности произведений литературы и искусства, служащих народу. К этому надо добавить: поэтическое оружие самого Бориса Ручьева было и остается чистым, год от года становится все острее. И лучшее доказательство сказанному — поэма «Любава».

Вернусь, однако, к собранию писателей. И литераторы, чьи головы посеребрила седина, и юноши, постигающие азы поэзии, горячо, от души говорили о своей преданности партии, идеям коммунизма. Гнев и презрение звучали в словах ораторов, когда они осуждали тех, кто не дорожил честью советской литературы. Ни один человек не разделил мнения Николая Воронова, пытавшегося смягчить их вину. Мне кажется, единодушие участников собрания — не случайность. В нашей писательской организации не было и нет людей, которые могли бы хоть в какой-то мере примириться с отступнической «идеей» мирного сосуществования коммунистической и буржуазной идеологии.

31 марта

СДЕЛАНО В СССР

На днях к нам в редакцию позвонил главный редактор «Правды» Павел Алексеевич Сатюков. Меня в это время не было, к телефону подошел заведующий отделом промышленного производства и партийной жизни Рафаил Фадеевич Шнейвайс. Спросив Шнейвайса, кем он работает, Павел Алексеевич сказал:

— Я сейчас передам трубку нашему работнику. Отнеситесь, пожалуйста, к его просьбе очень серьезно.

Правдист, которому передал трубку главный редактор, попросил срочно передать по телефону для «Правды» двести строк о пуске первой очереди стана «1020» на Челябинском трубопрокатном.

Рафаил Фадеевич вместе с Евгением Ткаченко как раз только что вернулся со стана, у нас готовилась в номер целая страница о пуске этого гигантского агрегата. Двести строк, понятно, не составляли проблемы. Вопрос заключался в том, что правдист подразумевал под словом «срочно».

— А как срочно, — осведомился Шнейвайс, — часа через три?

— Самое позднее — через тридцать минут.

— Ну, что ж, звоните, — вздохнул обескураженный заведующий.

Шнейвайс и Ткаченко принялись за работу. Ровно через тридцать минут одна из редакционных стенографисток «Правды» позвонила и сообщила, что она готова записывать. Корреспонденция поспела. Передача началась…

Вспоминаю выездное заседание бюро обкома на трубопрокатном, обсуждавшее пути ускорения строительства стана. Тогда решение свелось, в сущности, к одному: как полнее использовать резервы. С тех пор прошел всего месяц. Но в течение этого месяца не было ни одного дня, когда бы секретари, заведующие отделами, инструкторы промышленного обкома и горкома партии, редакции областных газет не занимались делами, связанными с ударной стройкой. Принятое решение проверялось не по пятидневкам, не по декадам, а ежедневно. И проверялось не «для доклада по начальству», а для того, чтобы тут же, без промедления, устранить даже самую малую помеху. Партийные работники не упускали из поля зрения ни один срок монтажа узлов агрегата, ни один вагон с оборудованием, которое ожидала стройка. В газетах и радиопередачах прославлялась каждая бригада, выполнявшая задание быстро и добротно. Можно без преувеличения сказать: партийная забота о строительстве была в данном случае такой, какой требует партия. И это не могло не сказаться на деле. Строители, монтажники и эксплуатационники трубопрокатного начали выпуск газопроводных труб диаметром 1020 миллиметров на два дня раньше, чем обещали.

В тот памятный день радовались все — и монтажники, и электрики, и сварщики, и труборезчики, и наладчики, и инженеры, и журналисты. Машинист пресса Евгений Потапенко дал, дословно, такое интервью нашим сотрудникам:

— Сначала все шло привычно, буднично. Работа есть работа. Но когда испытания окончились, нас охватило волнение. Ведь это первая труба! Тысячи, десятки тысяч людей по всей стране ждали ее с большим нетерпением. И вот она лежит перед нами, испытанная силой в несколько десятков атмосфер, опробованная на динамический удар. Первая готовая труба нашего стана. Мы придирчиво осмотрели ее. И когда убедились, что хороша, от радости прямо-таки захотелось петь…

На другой день первую страницу «Челябинского рабочего» украсил большой фотоснимок: трубы идут. Шапка возвестила: «Есть первые трубы большого диаметра! Строители и монтажники стана «1020» с честью выполнили свои обязательства!». Тут же с коллективным письмом